Случай на станции Кочетовка

На входной двери наклеен был розовый листок, какие всюду
развешивались по Кочетовке: "Берегись сыпного тифа!" Бумага плакатика
была такая же болезненно розовая, как сыпь тифозного или как те
обожжённые железные кости вагонов из-под бомбёжки.
Недалеко от двери, чтобы не наследить, сидел чуть в сторону печи
прямо на полу, ослонясь о стену, старик Кордубайло. Рядом с ним лежала
кожаная старая сумка с тяжёлым инструментом, брошенная так, чтоб только
не на дороге, и рукавицы, измызганные в мазуте. Старик, видно, сел, как
пришёл - не отряхаясь и не раздеваясь, и сапоги его и плащ подтекали по
полу лужицами. Между ногами, подтянутыми в коленях, стоял на полу
незажжённый фонарь, такой же, как у тёти Фроси. Под плащом на старике
был неопрятный чёрный бушлат, опоясанный бурым грязноватым кушаком.
Башлык его был откинут: на голове, ещё кудлатой, крепко насажен был
старый-престарый железнодорожный картуз. Картуз затенял глаза, на свет
лампочки выдавался только сизый носище да толстые губы, которыми
Кордубайло сейчас слюнявил газетную козью ножку и дымил. Растрёпанная
борода его меж сединой сохраняла ещё черноту.
- А что ж ему оставалось? - доказывала Валя, пристукивая
карандашиком.- Ведь он на посту, ведь он часовой!
- Ну, правильно,- кивал старик, роняя крупный красный пепел махорки
на пол и на крышку фонаря. - Правильно... Есть все хотят...
- К чему это ты? - нахмурилась девушка.- Кто это - все?
- Да хоть бы мы с тобой,- вздохнул Кордубайло.
- Вот бестолковый ты, дед! Да что ж они - голодные? Ведь им казённый
паёк дают. Что ж их, без пайка везут, думаешь?
- Ну, правильно,- согласился дед, и с цыгарки опять посыпались
раскалённые красные кусочки, теперь к нему на колено и полу бушлата.
- Смотри, сгоришь, Гаврила Никитич! - предупредила тётя Фрося.
Старик равнодушно глядел, не стряхивая, как гасли махорочные угольки
на его мокрых тёмных ватных брюках, а когда они погасли, чуть приподнял
кудлато-седую голову в картузе:
- Вы, девки, часом, сырой муки, в воде заболтавши, не ели?
- Зачем же - сырую? - поразилась тётя Фрося.- Заболтаю, замешу да
испеку.
Старик чмокнул бледными толстыми губами и сказал не сразу - у него
все слова так выступали не сразу, а будто долго ещё на костылях шли
оттуда, где рождались:
- Значит, голоду вы не видали, милые.
Лейтенант Зотов переступил порог и вмешался:
- Слушай, дед, а что такое п_р_и_с_я_г_а - ты воображаешь, нет?
Зотов заметно для всех окал.
Дед мутно посмотрел на лейтенанта. Сам дед был невелик, но велики и
тяжелы были его сапоги, напитанные водой и кой-где вымазанные глиной.
- Чего другого,- пробурчал он. - Я и сам пять раз присягал.
- Ну, и кому ты присягал? Царю Миколашке?
Старик мотнул головой:
- Хватай раньше.

Страницы: (36) : 123456789101112131415 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Или сильный ум. Или хотя бы умение отправлять на свободу свое сознание, как Сеси. Увы, он был не самым удачливым созданием. Он даже вздрогнул и поднес свечу ближе к себе — боялся темноты. Братья над ним потешаются. Байон, Леонард и Сэм. Смеются, что спит он в постели. С Сеси — по другому, для нее постель как инструмент, необходимый, чтобы посылать свое сознание на охоту. А Тимоти, разве он спит, подобно другим, в чудесном полированном ящике? Нет! Мать позволяет ему иметь собственную комнату, свою кровать, даже зеркало. Ничего удивительного, что вся семья относится к нему как к своему несчастью. Если бы только крылья прорезались сквозь лопатки... Он задрал рубашку, через плечо глянул в зеркало. Нет. Никаких шансов.

    Снизу доносились возбуждающие любопытство загадочные звуки; лоснящийся черный креп украсил все помещения, лестницы и двери. Шипение горящих плошек с салом на площадке лестницы. Слышен высокий и жесткий голос матери, ну а голос отца множится эхом в сыром погребе. Байон вошел в старинный сельский дом, волоча громадные двухгаллоновые кувшины. — Мне пора идти готовиться к празднику, паук, — сказал Тимоти. Паук крутился на конце своей ниточки, и Тимоти почувствовал себя одиноко. Он надраит все ящики, насобирает пауков и поганок, будет развешивать повсюду траурный креп, но едва начнется праздник, как о нем позабудут. Чем сына недотепу меньше видно и слышно — тем лучше. Словно сразу сквозь весь дом внизу пробежала Лаура. — Возвращение домой! — весело кричала она, и шаги ее раздавались как бы всюду. Тимоти снова прошел мимо комнаты Сеси — та мирно спала. Раз в месяц она спускалась вниз, а обычно так и лежала в постели. Милая Сеси. Он мысленно спросил ее: «Где ты теперь, Сеси? В ком? Что видно? Не за холмами ли ты? Как там живут?» Но зашел не к ней, а в комнату Элен. Та сидела за столом, сортируя пряди волос: светлых, рыжих, темных — и кривые обрезки ногтей. Все это она собрала, работая маникюршей в салоне красоты деревни Меллин, милях в пятнадцати отсюда. В углу комнаты стоял большой ящик из красного дерева, и на нем была табличка с ее именем. — Уходи, — сказала она, даже не взглянув на брата. — Не могу работать, когда ты, остолоп, рядом...

Рэй Брэдбери (Ray Bradbury)   
«Темный карнавал»