Архипелаг ГУЛаг. Том 1 (части 1-я и 2-я)

Как началось, например, 19-летнее путешествие В. Г. Власова на
Архипелаг? С того случая, что он, заведующий РайПО, устроил продажу
мануфактуры (которую бы сейчас никто и в руки не взял...) для партактива
(что -- не для народа, никого не смутило), а жена прокурора не смогла
купить: не оказалось еЈ тут, сам же прокурор Русов подойти к прилавку
постеснялся, и Власов не догадался -- "я, мол, вам оставлю" (да он по
характеру никогда б и не сказал так). И еще: привел прокурор Русов в
закрытую партстоловую (такие были в 30-х годах) приятеля, не имевшего
прикрепления туда (т. е., чином пониже), а заведующий столовой не разрешил
подать приятелю обед. Прокурор потребовал от Власова наказать его, а Власов
не наказал. И еще, так же горько, оскорбил он райНКВД. И присоединен был к
правой оппозиции!..
Соображения и действия голубых кантов бывают такие мелочные, что диву
даешься. Оперуполномоченный Сенченко забрал у арестованного армейского
офицера планшетку и полевую сумку и при нЈм же пользовался. У другого
арестованного с помощью протокольной хитрости изъял заграничные перчатки.
(При наступлении то' их особенно травило, что не их трофеи -- первые.) --
Контрразведчик 48-й Армии, арестовавший меня, позарился на мой портсигар --
да не портсигар даже, а какую-то немецкую служебную коробочку, но
заманчивого алого цвета. И из-за этого дерьма он провел целый служебный
маневр: сперва не внес еЈ в протокол ("это можете оставить себе"), потом
велел меня снова обыскать, заведомо зная, что ничего больше в карманах нет,
"ах, вот что? Отобрать!" -- и чтоб я не протестовал: "В карцер его!" (Какой
царский жандарм смел бы так поступить с защитником отечества?) -- Каждому
следователю выписывалось какое-то количество папирос для поощрения
сознающихся и стукачей. Были такие, что все эти папиросы гребли себе. --
Даже на часах следствия -- на ночных часах, за которые им платят повышенно,
они жульничают: мы замечали на ночных протоколах растянутый срок "от" и
"до". -- Следователь ФЈдоров (станция Решеты, п/я 235) при обыске на
квартире у вольного Корзухина сам украл наручные часы. -- Следователь
Николай Федорович Кружков во время ленинградской блокады заявил Елизавете
Викторовне Страхович, жене своего подследственного К. И. Страховича: "Мне
нужно ватное одеяло. Принесите мне!" Она ответила: "Та комната опечатана,
где у меня теплые вещи". Тогда он поехал к ней домой; не нарушая гебистской
пломбы, отвинтил всю дверную ручку ("вот так работает НКГБ!" -- весело
пояснял ей), и оттуда стал брать у неЈ теплые вещи, по пути еще совал в
карманы хрусталь (Е. В. в свою очередь тащила, что могла, своего же.
"Довольно вам таскать!" -- останавливал он, а сам тащил.)13
Подобным случаям нет конца, можно издать тысячу "Белых книг" (и начиная
с 1918 года), только систематически расспросить бывших арестованных и их
жен.

Страницы: (395) :  <<  ... 93949596979899100101102103104105106107108 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
-- И вы думаете, что со временем все женщины будут ученые?
-- Со временем, конечно. Взять пример с нашего быта и
деревенского: вы знаете, например, как теперь в деревне ценится
жених, какое, пользуясь нашим временем, он заламывает приданое
с невесты.
-- Но как же и быть без приданого?
-- Как быть? вот у меня пустая комната, привожу к себе жену
и говорю: будем жить, как я живу, так и ты...
-- Вам хорошо, у вас пустая комната, и, так сказать, голова,
а ежели изба, хомуты и прочее, а женщина у печи и на скотный
двор ходит, и я всякую вещь должен завести для совместной
жизни, то как же я стану на хозяйство без приданого?
С этого момента я стал решительно на защиту хозяйственного
быта в избе с вещами, с приданым, против жизни головой в пустой
комнате, знаю я это житье -- довольно!
-- А почему? -- резко спросил меня политраб.
Это было совершенно особенное почему, не то обычное научное
в смысле детерминизма, холодное, бесстрастное, а совершенно
такое же, как в Голубиной книге и у детей, источник чего --
моральная или эстетическая и вообще желанная качественность.
Я вооружился терпением ученого и решил, заключив вопрос о
приданом в цепь исторических причин, увести политраба в
бесконечность прошлого и, возвратясь оттуда, вдруг представить
дело в таком виде, что вся совокупность наших знаний о приданом
не даст нам троим -- скорняку, политрабу и мне -- согласно
решить в данный момент, следует брать приданое или не следует.
Я не рассчитал того, что цепь причин бесконечна, и политраб
загонит меня своим "почему" в беспредельность и никогда не даст
возможности вернуться к приданому в настоящий момент. Дело
осложнилось еще и тем, что скорняк понимал нас по-своему,
вмешивался и все перебивал примером из жизни какого-то купца
Василия Ивановича. Я, например, говорю:
-- Когда между враждующими славянскими народами явились
базары, кончаются воинственные набеги за женщинами,
прекращается умыкание жен.
-- А почему? -- спрашивает политраб...

Пришвин Михаил Михайлович   
«Голубиная книга»