Архипелаг ГУЛаг. Том 1 (части 1-я и 2-я)

По инструкции
подследственные не должны были ничего узнавать о внешнем мире -- и вот они
ничего не знали!
Я готов был полночи теперь им обо всем рассказывать -- с гордостью,
будто все победы и охваты были делом моих собственных рук. Но тут дежурный
надзиратель внес мою кровать, и надо было бесшумно еЈ расставить. Мне
помогал парень моего возраста, тоже военный: его китель и пилотка летчика
висели на столбике кровати. Он еще раньше старичка спросил меня -- только не
о войне, а о табаке. Но как ни был я растворен душой навстречу моим новым
друзьям и как ни мало было произнесено слов за несколько минут, -- чем-то
чужим повеяло на меня от этого моего ровесника и софронтовика, и для него я
замкнулся сразу и навсегда.
(Я еще не знал ни слова "наседка", ни -- что в каждой камере она должна
быть, я вообще не успел еще обдумать и сказать, что этот человек, Георгий
Крамаренко, не нравится мне -- а уже сработало во мне духовное реле,
реле-узнаватель, и навсегда закрыло меня для этого человека. Я не стал бы
упоминать такого случая, будь он единственным. Но работу этого
реле-узнавателя внутри меня я скоро с удивлением, с восторгом и тревогой
стал ощущать как постоянное природное свойство. Шли годы, я лежал на одних
нарах, шел в одном строю, работал в одних бригадах со многими сотнями людей,
и всегда этот таинственный реле-узнаватель, в создании которого не было моей
заслуги ни черточки, срабатывал, прежде, чем я вспоминал о нЈм, срабатывал
при виде человеческого лица, глаз, при первых звуках голоса -- и открывал
меня этому человеку нараспашку, или только на щелочку, или глухо закрывал.
Это было всегда настолько безошибочно, что возня оперуполномоченных со
снаряжением стукачей стала казаться мне козявочной: ведь у того, кто взялся
быть предателем, это явно всегда на лице, и в голосе, у иных как будто
ловко-противоречиво -- а нечисто. И, напротив, узнаватель помогал мне
отличать тех, кому можно с первых минут знакомства открывать сокровеннейшее,
глубины и тайны, за которые рубят головы. Так прошел я восемь лет
заключения, три года ссылки, еще шесть лет подпольного писательства, ничуть
не менее опасных, -- и все семнадцать лет опрометчиво открывался десяткам
людей -- и не оступился ни разу! -- Я не читал нигде об этом и пишу здесь
для любителей психологии. Мне кажется, такие духовные устройства заключены
во многих из нас, но, люди слишком технического и умственного века, мы
пренебрегаем этим чудом, не даем ему развиться в нас).
Кровать мы расставили -- и тут бы мне рассказывать (конечно, шепотом и
лежа, чтобы сейчас же из этого уюта не отправиться в карцер), но третий наш
сокамерник, лет средних, а уже с белыми иголочками сединок на стриженной
голове, смотревший на меня не совсем довольно, сказал с суровостью,
украшающей северян:
-- Завтра.

Страницы: (395) :  <<  ... 114115116117118119120121122123124125126127128129 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Мама и Лера
шьют платья к закладке. Дедушка приедет на закладку из Карлсбада. Дай бог,
чтобы в день закладки была хорошая погода. На закладке будет государь и обе
государыни. В конце концов, кто-то из нас (не я, всегда отличавшаяся
обратным любознательности, то есть абсолютным фатализмом): "Мама, а что
такое закладка?" -- "Будет молебен, потом государь положит под камень
монету, и музей будет заложен". -- "А зачем монету?" -- "На счастье". -- "А
потом ее опять возьмет?" -- "Нет, оставит". -- "Зачем?" -- "Отстань".
(Монету -- под камень. Так мы в Тарусе хоронили птиц, заеденных Васькой.
Сверху -- крестик.) На закладку нас, конечно, не взяли, но день был сияющий,
мама и Лера поехали нарядные, и государь положил монету. Музей был заложен.
Отец же три дня подряд напевал свой единственный за жизнь мотив: три первых
такта какой-то арии Верди.

_________

Первое мое видение музея -- леса. По лесам, -- как птицы по жердям, как
козы по уступам, в полной свободе, высоте, пустоте, в полном сне... "Да не
скачи же ты так! Осторожней, коза!" Эту "козу" прошу запомнить, ибо она
промелькнет и в моем последнем видении музея.
Мы с Асей впереди, взрослые -- отец, мать, архитектор Клейн, еще
какие-то господа -- следом. Спокойно-радостный повествующий голос отца:
"Здесь будет это, тут встанет то-то, отсюда -- туда-то..." (Это "то-то",
"туда-то" -- где это отец все видит? А как ясно видит, даже рукой
показывает!) Внизу, сквозь переплеты перекладин -- черная земля, вверху,
сквозь те же переплеты -- голубое небо. Кажется, отсюда так легко упасть
наверх, как вниз. Музейные леса. Мой первый отрыв от земли.

_________

А вот другое видение. Во дворе будущего музея, в самый мороз, веселые
черноокие люди перекатывают огромные, выше себя ростом, квадраты мрамора,
похожие на гигантские куски сахара, под раскатистую речь, сплошь на р,
крупную и громкую, как тот же мрамор. "А это итальянцы, они приехали -из
Италии, чтобы строить музей. Скажи им: "Buon giorno, come sta?"...

Цветаева Марина Ивановна   
«Музей Александра III»