Архипелаг ГУЛаг. Том 1 (части 1-я и 2-я)

Но не пытайся
схитрить! Если ты попробуешь всЈ-таки придремнуть, чуть ослонясь о стену или
облоктясь о стол, будто над шахматами, или расслабясь над книгою показно
раскрытою на коленях -- раздастся предупредительный стук в дверь ключом или
хуже: запертая на гремливый замок дверь внезапно бесшумно раскроется (так
натренированы лубянские надзиратели) и быстрой бесшумной же тенью, как дух
через стену, младший сержант пройдет три шага по камере, заклюкает тебя в
дремоте, и может быть книги отымут у всей камеры или лишат прогулки --
жестокое несправедливое наказание для всех, а есть и еще в черных строках
тюремного распорядка -- читай его! он висит в каждой камере. Впрочем, если
ты читаешь в очках, то ни книг, ни даже святого распорядка тебе не почитать
в эти два изморных часа: ведь очки отняты на ночь, и еще опасно тебе их
иметь в эти два часа. В эти два часа никто ничего в камеру не приносит,
никто не приходит, ни о чЈм не спрашивает, никого не вызывают -- еще сладко
спят следователи, еще прочухивается тюремное начальство -- и только
бодрствует вертухай, ежеминутно отклоняющий щиток глазка.15
Но одна-таки процедура в эти два часа совершается: утренняя оправка.
Еще при подъеме надзиратель сделал важное объявление: он назначил того, кому
сегодня из вашей камеры доверено и поручено нести парашу. (В тюрьмах
самобытных, серых, заключЈнные имеют столько свободы слова и самоуправления,
чтобы решить этот вопрос самим. Но в Главной политической тюрьме такое
событие не может быть доверено стихии.) И вот скоро вы выстраиваетесь
гуськом, руки назад, а впереди ответственный парашеносец несет перед грудью
восьмилитровый жестяной бачок под крышкой. Там, у цели, вас снова запирают,
но перед тем вручают столько листиков величиной с два железнодорожных
билета, сколько вас есть. (На Лубянке это неинтересно: листики белые. А есть
такие завлекательные тюрьмы, где дают обрывки книжной печати -- и что это за
чтение! угадать откуда, прочесть с двух сторон, усвоить содержание, оценить
стиль -- при обрезанных-то словах его и оценишь! -- поменяться с товарищами.
Где дадут обрезки из когда-то передовой энциклопедии "Гранат", а то и
страшно сказать, из классиков, да не художественных совсем... Посещение
уборной становится актом познания).
Но смеха мало. Это -- та грубая потребность, о которой в литературе не
принято упоминать (хотя и здесь сказано с бессмертной легкостью: "Блажен,
кто рано поутру..."). В этом как будто естественном начале тюремного дня уже
расставлен капкан для арестанта на целый день -- и капкан для духа его, вот
что обидно. При тюремной неподвижности и скудости еды, после немощного
забытья, вы никак еще не способны рассчитаться с природой по подъему. И вот
вас быстро возвращают и запирают -- до шести вечера (а в некоторых тюрьмах
-- и до следующего утра).

Страницы: (395) :  <<  ... 125126127128129130131132133134135136137138139140 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Темнота черней чернил.
Дьявол, знать, тебя учил
Поступать безбожно!
Дождь и гром. В глазах черно.
Баба, выгляни в окно!

Дура, выгляни в окно!
Ах, тебе не жалко?
Я молил, я плакал, но -
Здесь вернее палка.
Иль я попросту дурак,
Чтоб всю ночь срамиться так
Перед целым светом?
Ноют руки, стынет кровь,-
Распроклятая любовь
Виновата в этом!
Дождь и гром. В глазах черно.
Стерва, выгляни в окно!

Тьфу ты, черт! Дождусь ли дня?...
Только что со мною?
Эта ведьма на меня
Вылила помои!
Сколько я истратил сил,
Холод, голод, дождь сносил
Ради той чертовки!
Дьявол в юбке!...

Шиллер Иоганн Кристоф Фридрих (Johann Christoph Friedrich Schiller)   
«Мужицкая серенада»