Архипелаг ГУЛаг. Том 1 (части 1-я и 2-я)

Но и отъединЈнные ото всей тюрьмы, мы не лишены междукамерных весточек:
из-за того, что стараются запихнуть побольше, -- тасуют, а каждый
переходящий приносит в новую камеру весь нарощенный опыт старой. Так, сидя
только на четвертом этаже, знаем мы и о подвальных камерах, и о боксах
первого этажа, и о темноте второго, где собраны женщины, и о двухъярусном
устройстве пятого, и о самом большом номере пятого этажа -- сто одиннадцать.
Передо мной в нашей камере сидел детский писатель Бондарин, до того он
посидел на женском этаже с каким-то польским корреспондентом, а польский
корреспондент еще раньше сидел с фельдмаршалом Паулюсом -- и вот все
подробности о Паулюсе мы тоже знаем.
Проходит полоса допросных вызовов -- и для оставшихся в камере
открывается долгий приятный день, украшенный возможностями и не слишком
омраченный обязанностями. Из обязанностей нам может выпасть два раза в месяц
прожигание кроватей паяльной лампой (спички на Лубянке запрещены
категорически, чтобы прикурить папиросу, мы должны терпеливо "голосовать"
пальцем при открывании волчка, прося огонька у надзирателя, -- паяльные же
лампы нам доверяют спокойно). -- Еще может выпасть как будто и право, но
сильно сбивается оно на обязанность: раз в неделю по одному вызывают в
корридор и там туповатой машинкой стригут лицо. -- Еще может выпасть
обязанность натирать паркет в камере (З-в всегда избегает этой работы, она
унижает его, как всякая). Мы выдыхаемся быстро из-за того, что голодны, а то
ведь пожалуй эту обязанность можно отнести и к правам -- такая это веселая
здоровая работа: босой ногой щетку вперед -- а корпус назад, и наоборот,
вперед-назад, вперед-назад, и не тужи ни о чЈм! Зеркальный паркет!
Потемкинская тюрьма!
К тому ж мы не теснимся уже в нашей прежней 67-й. В середине марта к
нам добавили шестого, а ведь здесь не знают ни сплошных нар, ни обычая спать
на полу -- и вот нас перевели полным составом в красавицу 53-ю. (Очень
советую: кто не был -- побывать!) Это -- не камера! Это -- дворцовый покой,
отведенный под спальню знатным путешественникам! Страховое общество
"Россия"18 в этом крыле без оглядки на стоимость постройки вознесло высоту
этажа в пять метров. (Ах, какие четырехэтажные нары отгрохал бы здесь
начальник фронтовой контрразведки, и сто человек разместил бы с гарантией!)
А окно! -- такое окно, что с подоконника надзиратель еле дотягивается до
форточки, одна окончина такого окна достойна быть целым окном жилой комнаты.
И только склепанные стальные листы намордника, закрывающие четыре пятых
этого окна, напоминают нам, что мы не во дворце.
ВсЈ же в ясные дни и поверх этого намордника, из колодца лубянского
двора, от какого-то стекла шестого или седьмого этажа, к нам отражается
теперь вторичный блеклый солнечный зайчик.

Страницы: (395) :  <<  ... 129130131132133134135136137138139140141142143144 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Какой от меня прок? А останься я дома -
женился бы на той девчонке и держал бы лавочку на Хэммерсмит Хай:
"С.Ортерис, набивает чучела". В окошке у меня была бы выставлена лисица,
как на Хейлсбери в молочной, имелся бы ящичек с голубыми и желтыми
стеклянными глазами, и женушка звала бы: "В лавку! В лавку!" - когда
зазвонит дверной колокольчик. А теперь я просто томми, пропащий, забытый
богом, дующий пиво томми. "К ноге - кругом - вольно! Смирно! Приклады
вверх! Первая шеренга напра-, - вторая налево! Шагом марш! Стой! К ноге!
Кругом! Холостыми заряжай!" И мне конец.
Ортерис выкрикивал обрывки команд погребальной церемонии.
- Заткнись! - заорал Малвени. - Палил бы ты над могилами хороших
людей, сколько мне приходилось, так не повторял бы попусту этих слов! Это
хуже, чем похоронный марш в казармах свистеть. Налился ты до краев, солнце
не жарит - чего тебе еще надо? Стыдно мне за тебя. Ничуть ты не лучше
язычника - команды всякие, глаза стеклянные, видишь ли... Можете вы
урезонить его, сэр?
Что я мог поделать? Разве мог указать Ортерису на какие-то прелести
солдатской жизни, о которых он сам бы не знал? Я не капеллан и не
субалтерн, а Ортерис имел полное право говорить что вздумается.
- Пусть его, Малвени, - сказал я. - Это все пиво.
- Нет, не пиво! - возразил Малвени. - Уж я-то знаю, что будет. На него
уже накатывало это, ох, как худо, кому и знать, как не мне, - я ведь парня
люблю.
Мне опасения Малвени показались необоснованными, но я знал, что он
по-отечески заботится об Ортерисе.
- Не мешайте, дайте душу излить, - как будто в полузабытьи произнес
Ортерис. - Малвени, ты разве запретишь твоему попугаю орать в жаркий день,
когда клетка ему розовые лапки жжет?
- Розовые лапки! Это у тебя, что ли, розовые лапки, буйвол? Ах ты, -
Малвени весь собрался, готовясь к сокрушительной отповеди, - ах ты
слабонервная девица! Розовые лапки! Сколько бутылок с ярлыком Басса выдуло
наше сбесившееся дитятко?
- Басс ни при чем, - возразил Ортерис...

Киплинг Редьярд (Kipling Rudyard)   
«Безумие рядового Ортериса»