Архипелаг ГУЛаг. Том 1 (части 1-я и 2-я)

Камера относится к такому предсказанию с жадным интересом. И чем же
кончится? Юрий уверяет, что -- легким разгромом Красной армии (и, значит,
нашим освобождением? или расстрелом?). Тут упираюсь я, и мы особенно яростно
спорим. Его доводы -- что наша армия измотана, обескровлена, плохо снабжена
и, главное, против союзников уже не будет воевать с такой твердостью. Я на
примере знакомых мне частей отстаиваю, что армия не столько измотана,
сколько набралась опыта, сейчас сильна и зла, и в этом случае будет крошить
союзников еще чище, чем немцев. -- Никогда! -- кричит (но полушепотом) Юрий.
-- А Арденны? -- кричу (полушепотом) я. Вступает Фастенко и высмеивает нас,
что оба мы не понимаем Запада, что сейчас и вовсе никому не заставить
воевать против нас союзные войска.
Но всЈ-таки вечером не так уж хочется спорить, как слушать что-нибудь
интересное и даже примиряющее, и говорить всем согласно.
Один из таких любимейших тюремных разговоров -- разговор о тюремных
традициях, о том, как сидели раньше. У нас есть Фастенко, и потому мы
слушаем эти рассказы из первых уст. Больше всего умиляет нас, что раньше
быть политзаключЈнным была гордость, что не только их истинные родственники
не отрекались от них, но приезжали незнакомые девушки и под видом невест
добивались свиданий. А прежняя всеобщая традиция праздничных передач
арестантам? Никто в России не начинал разговляться, не отнеся передачи
безымянным арестантам на общий тюремный котел. Несли рождественские окорока,
пироги, кулебяки, куличи. Какая-нибудь бедная старушка -- и та несла десяток
крашеных яиц, и сердце еЈ облегчалось. И куда же делась эта русская доброта?
ЕЈ заменила сознательность! До чего ж круто и бесповоротно напугали наш
народ и отучили заботиться о тех, кто страдает. Теперь это дико. Теперь в
каком-нибудь учреждении предложите устроить предпраздничный сбор для
заключЈнных местной тюрьмы -- это будет воспринято почти как антисоветское
восстание! Вот до чего мы озверели!
А что' были эти праздничные подарки для арестантов! Разве только --
вкусная еда? Они создавали теплое чувство, что на воле о тебе думают,
заботятся.
Рассказывает нам Фастенко, что и в советское время существовал
политический Красный Крест, -- но уже тут мы не то, что не верим ему, а
как-то не можем представить. Он говорит, что Е. П. Пешкова, пользуясь своей
личной неприкосновенностью, ездила за границу, собирала деньги там (у нас не
очень-то соберешь) -- а потом здесь покупались продукты для политических, не
имеющих родственников. Всем политическим? И вот тут выясняется: нет, не
КАЭРАМ, то есть не контрреволюционерам (например, значит, не инженерам, не
священникам), а только членам бывших политических партий. А-а-а, так' и
скажите!.. Ну, да впрочем, и сам Красный Крест, обойдя Пешкову, тоже
пересажали в основном.

Страницы: (395) :  <<  ... 139140141142143144145146147148149150151152153154 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Вот и совсем
стемнело, и уже блещет серебристо-зеркальное сияние канделябров Площади,
траурно льется в черной вышине грозовая игра невидимой башни Эйфеля, и
пылает в темноте над Бульварами грубое богатство реклам, огненный Вавилон
небесных вывесок, то стеклянно струящихся, то кроваво вспыхивающих в этой
черноте. И все множатся и множатся бегущие огни автомобилей, их разноголосо
звучащего потока, -- стройно правит чья-то незримая рука его оркестром. Но
вот будто дрогнула эта рука, -- близ Мадлэн какой-то затор, свистки, гудки,
стесняется, сдвигаясь, лавина машин, замедляющая бег целой части Парижа:
кто-то, тот, кто еще успел затормозить в этой лавине свою быструю каретку,
ярко и мягко освещенную внутри, лежит грудью на руле...

Бунин Иван Алексеевич   
«Un petit accident»