Архипелаг ГУЛаг. Том 1 (части 1-я и 2-я)

Как и всегда,
следствие начинало с положения, что ты заведомо виноват. Ты же, не выходя за
проволоку, должен был доказать, что не виноват. Для этого ты мог только
ссылаться на свидетелей -- других военнопленных, те же могли попасть совсем
не в ваш ПФЛ, а за тридевять областей, и вот оперативники кемеровские слали
запросы оперативникам соликамским, а те допрашивали свидетелей и слали свои
ответы и новые запросы, и тебя тоже допрашивали как свидетеля. Правда, на
выяснение судьбы могло уйти и год, и два -- но ведь Родина ничего на этом не
теряла: ведь ты же каждый день добывал уголЈк. И если кто-нибудь из
свидетелей что-нибудь показал на тебя не так или уже не оказалось свидетелей
в живых, -- пеняй на себя, тут уж ты оформлялся как изменник родины, и
выездная сессия трибунала штемпелевала твою десятку. Если же, как ни
выворачивай, сходилось, что вроде ты действительно немцам не служил, а
главное -- в глаза не успел повидать американцев и англичан (освобождение из
плена не нами, а ИМИ, было обстоятельством сильно отягчающим) -- тогда
оперативники решали, какой степени изоляции ты достоин. Некоторым
предписывали смену места жительства (это всегда нарушает связи человека с
окружением, делает его более уязвимым). Другим благородно предлагали идти
работать в Вохру, то есть военизированную лагерную охрану: как будто
оставаясь вольным, человек терял всякую личную свободу и уезжал в глушь.
Третьим же жали руки и, хотя за чистую сдачу в плен такой человек всЈ равно
заслуживал расстрела, его гуманно отпускали домой. Но преждевременно такие
люди радовались! Еще опережая его самого, по тайным какналам спецчастей на
его родину уже пошло его дело. Люди эти всЈ равно навек оставались не
нашими, и при первой же массовой посадке, вроде 48-49 годов, их сажали уже
по пункту агитации или другому подходящему, сидел я и с такими.
"Эх, если б я знал!.." -- вот была главная песенка тюремных камер той
весны. Если б я знал, что так меня встретят! что так обманут! что такая
судьба! -- да неужели б я вернулся на Родину? Ни за что!!! Прорвался бы в
Швейцарию, во Францию! ушел бы за море! за океан! за три океана.7
Более рассудительные поправляли: ошибка раньше сделана! нечего было в
41-м году в передний ряд лезть. Знать бы знать, не ходить бы в рать. Надо
было в тылу устраиваться с самого начала, спокойное дело, они теперь герои.
А еще, мол, вернее было дезертировать: и шкура наверняка цела, и десятки им
не дают, а восемь лет, семь; и в лагере ни с какой должности не сгонят --
дезертир ведь не враг, не изменник, не политический, он свой человек,
бытовичЈк. Им возражали запальчиво: зато дезертирам эти все годы -- отсидеть
и сгнить, их не простят. А на нас -- амнистия скоро будет, нас всех
распустят. (Еще главной-то дезертирской льготы тогда не знали!.

Страницы: (395) :  <<  ... 155156157158159160161162163164165166167168169170 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... "Забегал", - подумала Катенька, злорадствуя.
На этот раз он шел с другой стороны, остановился, немного не доходя до
Катенькиного окна, и, также косвенно взглянув в его сторону, осторожно зашел
в магазин. "Это уже наивно", - подумала Катенька. Потом в ней, перебивая
друг друга, закопошились сложные человеческие чувства. После неравной и
короткой борьбы женское благоразумие взяло верх над девической жестокостью,
и Катенька решила выйти.
Не теряя времени, она уселась за свой столик, и начался захватывающий
процесс. Незнакомец был смугл, она решила стать блондинкой.
Но когда через полчаса она выпорхнула из дома, смуглого незнакомца на
улице не было, а магазин, куда он заходил, был закрыт на обеденный перерыв.
Катенька в отчаянии вернулась и заняла исходную позицию у окна.
Незаметно для добросовестных ночных сторожей кончился полный жизни,
яркий, солнечный день, и улицы, просеянные от малых детей и стариков, зажили
веселой вечерней жизнью горожан в возрасте от 17 до 30 лет. Катенька много
перенесла за это время. Против обыкновения она провела бессонный день. Кроме
того, она провела вторую его половину не отрываясь от окна. Она подивилась
усидчивости царицы Тамары, которой довелось провести у окна своего замка
лучшую часть своей жизни. Катенька была человеком совсем иного характера. Ей
нужно было двигаться хотя бы от окна к зеркалу и обратно.
Было уже безнадежно поздно, когда в небе вдруг вспыхнула и замерцала,
интимно подмигивая, маленькая звездочка Катенькиного счастья. Тень киоска,
находящегося напротив Катенькиного окна, раздвоилась, и кто-то легкими
шагами стал пересекать улицу. Катенька с удовольствием узнала своего
незнакомца и, думая о том, что она много уже страдала, что довольно
страданий, что она выбежит сейчас и бросится к нему на шею и повиснет на
ней, быстро стал а одеваться.
Через три минуты, изнемогая от нежности, со слезами счастья на глазах,
она открыла свою дверь, но незнакомца не увидела, а услышала в соседнем
дворе шум и чей-то страстный крик: "Не уйдешь!", на который соловьиными
трелями отозвался милицейский свисток...

Вампилов Александр Валентинович   
«Рассказы»