Архипелаг ГУЛаг. Том 1 (части 1-я и 2-я)

.. Покрывая эту недостачу, обвинитель напевает нам: "Это было
сплошное самобичевание и раскаяние в совершенных ошибках. Политическая
невыдержанность и промежуточная природа интеллигенции... -- (да-да, еще вот
это: промежуточная природа!) -- ...в этом факте всецело оправдала ту
марксистскую оценку интеллигенции, которая всегда давалась ей
большевиками."63
Не знаю. Может быть, самобичевались. Может быть нет. Может УЖЕ
поддались жажде сохранить жизнь во что бы то ни стало. Может ЕЩЕ сохранили
старое достоинство интеллигенции. Не знаю.
А кто эта женщина молодая промелькнула?
Это -- дочь Толстого, Александра. Спросил Крыленко: что она делала на
этих беседах? Ответила: "Ставила самовар!" -- Три года концлагеря!

Так восходило солнце нашей свободы. Таким упитанным шалуном рос наш
октябрЈнок-Закон.
Мы теперь совсем не помним этого.

1 Этого птенца с твердеющим клювом своим отогревал Троцкий: "Устрашение
является могущественным средством политики, и надо быть ханжей, чтобы этого
не понимать". И Зиновьев ликовал, еще не предвидя своего конца: "Буквы ГПУ,
как и буквы ВЧК, самые популярные в мировом масштабе".

2 М. Н. Лацис (Судрабс) -- Два года борьбы на внутреннем фронте. --
ГИЗ, М. 1920.

3 стр. 74.

4 стр. 75.

5 Лацис, стр. 76.

6 Под ред. Гернета, изд. 2-е.

7 стр. 385-423.

8 Журнал "Былое" N2/14, февраль 1907 г.

9 См. Часть III, гл. 1.

10 Лацис, стр. 75.

11 Там же, стр. 70

12 Части Особого Назначения.

13 стр. 74

14 Ленин, 5 изд., т.36, стр. 210.

15 Н. В. Крыленко. -- "За пять лет (1918-1922)" Обвинительные речи по
наиболее крупным процессам, заслушанным в московском и Верховном
революционных трибуналах. -- ГИЗ, М. -- Пд, 1923. Тираж 7000.

16 стр. 4

17 стр. 4-5

18 Крыленко "За пять лет..." стр. 7

19 стр. 44

20 Лацис -- "Два года...", стр. 46

21 Крыленко, стр. 13

22 стр. 14.

23 стр. 3

24 стр. 408

25 стр. 22, курсив мой.

26 стр. 505

27 стр. 318.

28 стр. 73

29 стр. 83

30 Крыленко, стр. 79

31 стр. 81

32 стр. 524

33 стр. 82.

34 стр. 296

36 стр. 507

37 Крыленко, стр. 513, курсив мой.

38 стр. 507

39 Чтобы утишить возмущение читателя: этого Якулова, пьявистого змея, к
моменту суда над Косыревым уже посадили под стражу, нашли ему д е л о.
Свидетельствовать его приводили под конвоем, а вскоре, надо надеяться,
расстреляли. (И теперь мы удивляемся: как дошло до беззакония? Почему никто
не боролся?)

40 Крыленко, стр.

Страницы: (395) :  <<  ... 211212213214215216217218219220221222223224225226 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

.... В этой дьявольской
суматохе некогда почитать... А сейчас так хочется... Что бы такое? Да. Леса
и горы. Но не эти проклятые, кавказские. А наши, далекие...
Мельников-Печерский. Скит занесен снегом. Огонек мерцает, и баня топится...
Именно леса и горы. Полцарства сейчас бы отдал, чтобы в жаркую баню, на
полок. Вмиг полегчало бы... А потом - голым кинуться в сугроб... Леса!
Сосновые, дремучие... Корабельный лес. Петр в зеленом кафтане рубил
корабельный лес. Понеже... Какое хорошее, солидное, государственное слово -
по-не-же! Леса, овраги, хвоя ковром, белый скит. И хор монашек поет нежно и
складно:

- Взбранной воеводе победительная!..

- Ах, нет! Какие монашки! Совсем их там нет! Где, бишь, монашки?
Черные, белые, тонкие, васнецовские?..
- Ла-риса Леонтьевна, где монашки?!
- ...Бредит... бредит, бедный!..
- Ничего подобного. И не думаю бре-дить. Монашки! Ну, что вы, не
помните, что ли? Ну, дайте мне книгу. Вон, вон, с третьей полки.
Мельников-Печерский...
- Мишуня, нельзя читать!..
- Что-с? Почему нельзя? Да я завтра же встану! Иду к Петрову. Вы не
понимаете. Меня бросят! Бросят!
- Ну, хорошо, хорошо, встанете! Вот книга.
- Милая книга. И запах у нее старый, знакомый. Но строчки запрыгали,
запрыгали, покривились. Вспомнил. Там в скиту фальшивые бумажки делали,
романовские. Эх, память у меня была! Не монашки, а бумажки...

Сашки-канашки мои!..

- Лариса Леонтьевна... Ларочка! Вы любите леса и горы? Я в монастырь
уйду. Непременно! В глушь, в скит. Лес стеной, птичий гомон, нет людей...
Мне надоела эта идиотская война! Я бегу в Париж, там напишу роман, а потом в
скит. Но только завтра пусть Анна разбудит меня в восемь. Поймите, еще вчера
я должен был быть у него... Пой-ми-те!
- Понимаю, понимаю, молчите!

Туман. Жаркий, красноватый туман. Леса, леса... и тихо слезится из
расщелины в зеленом камне вода. Такая чистая, перекрученная хрустальная
струя...

Булгаков Михаил Афанасьевич   
«Записки на манжетах»