Архипелаг ГУЛаг. Том 1 (части 1-я и 2-я)

Расползлась режиссерская работа, уже проговорился Федотов
о бессонных ночах (!) в течение 8 месяцев его сидки; о каком-то важном
работнике ГПУ, который пожал руку ему (?) недавно (так это был уговор?
выполняйте свои роли -- и ГПУ выполнит свое обещание?) Да вот уже и
свидетели, хоть роли у них несравненно меньше, начинают сбиваться.
Крыленко: -- Вы принимали участие в этой группе?
Свидетель Кирпотенко: -- Два-три раза, когда разрабатывались вопросы
интервенции.
Как раз это и нужно! Крыленко (поощрительно): -- Дальше!
Кирпотенко. (пауза) -- Кроме этого ничего не известно.
Крыленко побуждает, напоминает.
Кирпотенко (тупо): -- Кроме интервенции мне больше ничего не
известно.21
А на очной ставке с Куприяновым у него уже и факты не сходятся.
Сердится Крыленко и кричит на бестолковых арестантов:
-- Тогда надо сделать, чтобы ответы были одинаковы!22
Но вот в антракте, за кулисами, всЈ снова подтянуто к стандарту. Все
подсудимые снова на ниточках, и каждый ожидает дерга. И Крыленко дергает
сразу всех восьмерых: вот промышленники-эмигранты напечатали статью, что
никаких переговоров с Рамзиным и Ларичевым не было и никакой "Промпартии"
они не знают, а показания подсудимых скорей всего вымучены пытками. Так что
вы на это скажете?..
Боже! как возмущены подсудимые! Нарушая всякую очередность, они просят
поскорее дать им высказаться! Куда делось то измученное спокойствие, с
которым они несколько дней унижали себя и своих коллег! Из них просто
вырывается клокочущее негодование на эмигрантов! Они рвутся сделать
письменное заявление для газет -- коллективное письменное заявление
подсудимых в защиту методов ГПУ! (Ну, разве не украшение, разве не
бриллиант?) Рамзин: "что мы не подвергались пыткам и истязаниям --
достаточное доказательство наше присутствие здесь!" (Так куда ж годятся те
пытки, когда вывести на суд нельзя!) Федотов: "Заключение в тюрьму принесло
пользу не одному мне... Я даже лучше чувствую себя в тюрьме, чем на воле".
Очкин: и я, и я лучше!
Просто уж по благородству отказываются Крыленко и Вышинский от такой
письменной коллективки. А -- написали бы! а подписали бы!
Да может еще у кого-нибудь подозрение таится? Так товарищ Крыленко
уделяет им от блеска своей логики: "Если допустить хотя бы на одну секунду,
что эти люди говорят неправду -- то почему именно их арестовали и почему
вдруг эти люди заговорили"23
Вот сила мысли! -- и за тысячи лет не догадывались обвинители: сам факт
ареста уже доказывает виновность! Если подсудимые невиновны -- так зачем бы
их тогда арестовали? А уж если арестовали -- значит виноваты!
И действительно: ПОЧЕМУ Б ОНИ ЗАГОВОРИЛИ?
"Вопрос о пытках мы отбросим в сторону!..

Страницы: (395) :  <<  ... 250251252253254255256257258259260261262263264265 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Мерно, медленно отдавались из глубины вздохи машины, и медленно шло и
развертывалось перед нами сказочное царство великого города.
- Так держать,-- просто и осторожно говорил капитан.
- Та-ак держа-ать! -- на четыре тона выше брал рулевой.
Я поднялся на штурманскую рубку... Мертвый штиль. Полная ясная луна
стоит справа, почти сзади нас, над туманными силуэтами Принцевых островов.
Огромная золотая полоса продольно блещет между ними, под той тенью, что
всегда лежит по горизонту за лунным блеском. Блеск зеленоватого стекла
возникает и гаснет, переливается по волнам возле самого борта. Но все в
отдалении, -- и холмистые побережья, и Золотой Рог, медленно раскрывающийся
перед нами, и бледные призраки Скутари, Стамбула, Галаты, - все подернуто
матово-белесой чадрой, нежной, прозрачной, как драгоценные брусские газы. И
за этой чадрой, как несметные глаза таинственные и прекрасные, матово и
недвижно блещут не сметные, далекие и близкие огни: золотые, мелкие -- густо
насыпанные, среди темных садов, на скутарийском берегу; роями усеявшие
сверху донизу гору Галаты; изумрудные и рубиновые, крупные -- на мачтах в
Золотом Роге, на буях сторожевых лодках, длинно отражающиеся в зеркальной
воде; редкие и сонные -- в Стамбуле, спящем с открытыми блестящими глазами
на своих холмах против луны... Я различал деревянные дома его предместий,
легкие высокие минареты вокруг чашеобразных куполов белой Ахмедиэ, древний,
дорогой мне купол Софии, сады Сераля и серую стену дворца Константина. Я
опять обонял этот особый, сладкий и сухой аромат берегов Турции... Вдруг
откуда-то издалека пронесся в тишине чей-то слабый рыдающий зов.
-- Юсу-уф! -- крикнул кто-то.
Все ближе роились огни. Мы шли, а мимо нас несло назад красные фонарики
на сторожевых лодках. Я подумал: это, верно, кто-нибудь на сторожевой лодке
крикнул; может быть, это убийство и вопль о пощаде; может быть,
контрабандиста-грека поймали.
Вот опять негромкая команда и альт рулевого. Луна меняет место,
надвигается справа скутарийский берег -- далеко по зеркальной воде легла
тень его...

Бунин Иван Алексеевич   
«Крик»