Архипелаг ГУЛаг. Том 1 (части 1-я и 2-я)

)
Так лились потоки "за сокрытие соц. происхождения", за "бывшее соц.
положение". Это понималось широко. Брали дворян по сословному признаку.
Брали дворянские семьи. Наконец, не очень разобравшись, брали и личных
дворян, т.е. попросту -- окончивших когда-то университет. А уж взят -- пути
назад нет, сделанного не воротишь. Часовой Революции не ошибается.
(Нет, всЈ-таки есть пути назад! -- это тонкие тощие противопотоки -- но
иногда они пробиваются. И первый из них упомянем здесь. Среди дворянских и
офицерских жен и дочерей не в редкость были женщины выдающихся личных
качеств и привлекательной наружности. Некоторые из них сумели пробиться
небольшим обратным потоком -- встречным! Это были те, кто помнил, что жизнь
даЈтся нам один только раз и ничего нет дороже нашей жизни. Они предложили
себя ЧК-ГПУ как осведомительницы, как сотрудницы, как кто угодно -- и те,
кто понравились, были приняты. Это были плодотворнейшие из осведомителей!
Они много помогли ГПУ, им очень верили" бывшие". Здесь называют последнюю
княгиню Вяземскую, виднейшую послереволюционную стукачку (стукачом был и сын
еЈ на Соловках); Конкордию Николаевну Иоссе -- женщину, видимо, блестящих
качеств: мужа еЈ, офицера при ней расстреляли, самою' сослали в Соловки, но
она сумела выпроситься назад и вблизи Большой Лубянки вести салон, который
любили посещать крупные деятели этого Дома. Вновь посажена она была только в
1937 году, со своими ягодинскими клиентами.)
Смешно сказать, но по нелепой традиции сохранялся от старой России
Политический Красный Крест. Три отделения было: Московское (Е. Пешкова,
Винавер), Харьковское (Сандомирская) и Петроградское. Московское вело себя
прилично -- и до 1937 года не было разогнано. Петроградское же (старый
народник Шевцов, хромой Гартман, Кочеровский) держалось несносно, нагло,
ввязывалось в политические дела, искало поддержки старых шлиссельбуржцев
(Новорусский, одноделец Александра Ульянова) и помогало не только
социалистам, но и каэрам -- контрреволюционерам. В 1926 г. оно было закрыто
и деятели его отправлены в ссылку.
Годы идут, и неосвежаемое всЈ стирается из нашей памяти. В обернутой
дали 1927 год воспринимается нами как беспечный сытый год еще необрубленного
НЭПа. А был он -- напряженный, содрогался от газетных взрывов и
воспринимался у нас, внушался у нас как канун войны за мировую революцию.
Убийству советского полпреда в Варшаве, залившему целые полосы июньских
газет, Маяковский посвятил четыре громовых стихотворения.
Но вот незадача: Польша приносит извинения, единичный убйца Войкова17
арестован там, -- как же и над кем же выполнить призыв поэта:

"Спайкой,
стройкой,
выдержкой
и расправой
Спущенной своре
шею сверни!"

С кем же расправиться? кому свернуть шею? Вот тут-то и начинается
Войковский набор.

Страницы: (395) :  <<  ... 19202122232425262728293031323334 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... А сверху сеет и
сеет, и стынут кости. Да разве я мог бы поверить, что в середине серенького
кислого сентября человек может мерзнуть в поле, как в лютую зиму?! Ан,
оказывается, может. И пока умираешь медленною смертью, валишь одно и то же,
одно. Справа горбатое обглоданное поле, слева чахлый перелесок, а возле него
серые драные избы, штук пять и шесть. И кажется, что в них нет ни одной
живой души. Молчание, молчание кругом".
Чемодан наконец поддался. Возница налег на него животом и выпихнул его
прямо на меня. Я хотел удержать его за ремень, но рука отказалась работать,
и распухший, осточертевший мой спутник с книжками и всяким барахлом
плюхнулся прямо на траву, шарахнув меня по ногам.
- Эх ты, Госпо... - начал возница испуганно, но я никаких претензий не
предчявлял - ноги у меня были все равно хоть выбрось их.
- Эй, кто тут? Эй! - закричал возница и захлопал руками, как петух
крыльями. - Эй, доктора привез!
Тут в темных стеклах фельдшерского домика показались лица, прилипли к
ним, хлопнула дверь, и вот я увидел, как заковылял по траве ко мне человек в
рваненьком пальтишке и сапожишках. Он почтительно и торопливо снял картуз,
подбежал на два шага ко мне, почему-то улыбнулся стыдливо и хриплым голоском
приветствовал меня:
- Здравствуйте, товарищ доктор.
- Кто вы такой? - спросил я.
- Егорыч я, - отрекомендовался человек, - сторож здешний. Уж мы вас
ждем, ждем...
И тут же он ухватился за чемодан, вскинул его на плечо и понес. Я
захромал за ним, безуспешно пытаясь всунуть руку в карман брюк, чтобы вынуть
портмоне.
Человеку, в сущности, очень немного нужно. И прежде всего ему нужен
огонь. Направляясь в мурьевскую глушь, я, помнится, еще в Москве давал себе
слово держать себя солидно. Мой юный вид отравлял мне существование на
первых шагах. Каждому приходилось представляться:
- Доктор такой-то.
И каждый обязательно поднимал брови и спрашивал:
- Неужели? А я-то думал, что вы еще студент.
- Нет, я кончил, - хмуро отвечал я и думал "очки мне нужно завести, вот
что"...

Булгаков Михаил Афанасьевич   
«Записки юного врача»