Архипелаг ГУЛаг. Том 1 (части 1-я и 2-я)

)
Первую такую пробу Сталин провЈл по поводу организаторов голода -- и
еще бы пробе не удаться, когда все оголодали на обильной Руси, когда все
только и озираются: куда ж наш хлебушка запропастился? И вот по заводам и
учреждениям, опережая решение суда, рабочие и служащие гневно голосуют за
смертную казнь негодяям подсудимым. А уж к Промпартии -- это всеобщие
митинги, это демонстрации (с прихватом и школьников), это печатный шаг
миллионов и рЈв за стЈклами судебного здания: "Смерти! Смерти! Смерти!"
На этом изломе нашей истории раздавались одинокие голоса протеста или
воздержания -- очень много мужества надо было в том хоре и рЈве, чтобы
сказать, "нет!" -- несравнимо с сегодняшнею легкостью! (А и сегодня не
очень-то возражают.) И сколько знаем мы -- все это были голоса тех самых
бесхребетных и хлипких интеллигентов. На собрании ленинградского
Политехнического института профессор Дмитрий Аполлинарьевич Рожанский
ВОЗДЕРЖАЛСЯ (он, видите, вообще противник смертной казни, это, видите ли, на
языке науки необратимый процесс) -- и тут же посажен! Студент Дима Олицкий
-- воздержался, и тут же посажен! И все эти протесты заглохли при самом
начале.
Сколько знаем мы, седоусый рабочий класс одобрял эти казни. Сколько
знаем мы, от пылающих комсомольцев и до партийных вождей и до легендарных
командармов -- весь авангард единодушествовал в одобрении этих казней.
Знаменитые революционеры, теоретики и провидцы, за 7 лет до своей бесславной
гибели приветствовали тот рЈв толпы, не догадываясь что при пороге их время,
что скоро и их имена поволокут в этом рЈве -- "нечистью" и "мразью".
А для инженеров как раз тут разгром и кончался. В начале 1931-го года
вымолвил Иосиф Виссарионович "Шесть условий" строительства, и угодно было
Его Единодержавию пятым условием указать: от политики разгрома старой
технической интеллигенции -- к политике привлечения и заботы о ней.
И заботы о ней! И куда испарился наш справедливый гнев? И куда отмелись
все наши грозные обвинения? Проходил тут как-раз процесс вредителей в
фарфоровой промышленности (и там нашкодили!) -- и уже дружно все подсудимые
поносили себя и во всЈм сознавались -- и вдруг так же дружно воскликнули:
невиновны!! И их освободили!
(Даже наметился в том году маленький антипоток: уже засуженных или
заследованных инженеров возвращали к жизни. Так вернулся и Д. А. Рожанский.
Не сказать ли, что он выдержал поединок со Сталиным? Что
граждански-мужественный народ не дал бы повода писать ни этой главы, ни всей
этой книги?)
Давно опрокинутых навзничь меньшевиков еще покопытил в том году Сталин
(публичный процесс "Союзного Бюро меньшевиков", Громан-Суханов20 --
Якубович, в марте 1931-го года -- и потом сколько-то рассеянных, маленьких,
взятых негласно) -- и вдруг задумался.

Страницы: (395) :  <<  ... 24252627282930313233343536373839 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Главное - будьте снисходительны. И, как говорил зека Хамраев,
отправляясь на мокрое дело, - с Богом!../


Старый Калью Пахапиль ненавидел оккупантов. А любил он, когда пели
хором, горькая брага нравилась ему, да маленькие толстые ребятишки.
- В здешних краях должны жить одни эстонцы, - говорил Пахапиль, - и
больше никто. Чужим здесь нечего делать...
Мужики слушали его, одобрительно кивая головами.
Затем пришли немцы. Они играли на гармошках, пели, угощали детей
шоколадом. Старому Калью все это не понравилось. Он долго молчал, потом
собрался и ушел в лес.
Это был темный лес, издали казавшийся непроходимым. Там Пахапиль
охотился, глушил рыбу, спал на еловых ветках. Короче - жил, пока русские не
выгнали оккупантов. А когда немцы ушли, Пахапиль вернулся. Он появился в
Раквере, где советский капитан наградил его медалью. Медаль была украшена
четырьмя непонятными словами, фигурой и восклицательным знаком.
"Зачем эстонцу медаль?" - долго раздумывал Пахапиль.
И все-таки бережно укрепил ее на лацкане шевиотового пиджака. Этот
пиджак Калью надевал только раз - в магазине Лансмана.
Так он жил и работал стекольщиком. Но когда русские объявили
мобилизацию, Пахапиль снова исчез.
- Здесь должны жить эстонцы, - сказал он, уходя, - а ванькам, фрицам и
различным гренланам тут не место!..
Пахапиль снова ушел в лес, только издали казавшийся непроходимым. И
снова охотился, думал, молчал. И все шло хорошо.
Но русские предприняли облаву. Лес огласился криком. Он стал тесным, и
Пахапиля арестовали. Его судили как дезертира, били, плевали в лицо.
Особенно старался капитан, подаривший ему медаль.
А затем Пахапиля сослали на юг, где живут казахи. Там он вскоре и умер.
Наверное, от голода и чужой земли...
Его сын Густав окончил мореходную школу в Таллинне, на улице Луизе, и
получил диплом радиста.
По вечерам он сидел в Мюнди-баре и говорил легкомысленным девушкам:
- Настоящий эстонец должен жить в Канаде! В Канаде, и больше нигде...

Довлатов Сергей Донатович   
«Зона»