Архипелаг ГУЛаг. Том 1 (части 1-я и 2-я)

Запоминай!
запоминай! Только эти горькие семена, может быть, когда-нибудь и тронуться в
рост.
Оглянись -- вокруг тебя люди. Может быть, одного из них ты будешь всю
жизнь потом вспоминать и локти кусать, что не расспросил. И меньше говори --
больше услышишь. Тянутся с острова на остров Архипелага тонкие пряди
человеческих жизней. Они вьются, касаются друг друга одну ночь вот в таком
стучащем полутемном вагоне, потом опять расходятся навеки -- а ты ухо
приклони к их тихому жужжанию и к ровному стуку под вагоном. Ведь это
постукивает -- веретено жизни.
Каких только дииковинных историй ты здесь не услышишь, чему не
посмеешься!
Вот этот французик подвижной около решетки -- что' он всЈ крутится?
чему удивляется? чего до сих пор не понимает? Разъяснить ему! А между тем и
расспросить: как попал? Нашелся кто-то с французским языком, и мы узнаЈм:
Макс Сантер, французский солдат. Вот такой же вострый и любопытный был он и
на воле, в своей douсе Frаnсе. Говорили ему по-хорошему -- не крутись, а он
всЈ околачивался около пересыльного пункта для русских репатриируемых. Тогда
угостили его русские выпить, и с некоторого момента он ничего не помнит.
Очнулся уже в самолете, на полу. Увидел себя -- в красноармейской
гимнастерке и брюках, а над собой сапоги конвоира. Теперь ему объявили
десять лет лагерей, но это же, конечно, злая шутка, это разъясниться?.. О,
да, разъясниться, голубчик, жди!12 (Ну, да такими случаями в 1945-46 годах
не удивишь.)
То сюжет был франко-русский, а вот -- русско-французский. Да нет, чисто
русский, пожалуй, потому что таких колей кто ж кроме русского напетляет? Во
всякие времена росли у нас люди, которые не вмещались, как Меньшиков у
Сурикова в березовскую избу. Вот Иван Коверченко -- и поджар, и роста
среднего, а всЈ равно -- не вмещается. А потому что детинка был кровь с
молоком, да подбавил черт горилки. Он охотно рассказывает о себе и со
смехом. Такие рассказы -- клад, их -- слушать. Правда, долго не можешь
угадать: за что ж его арестуют и почему он -- политический. Но из
"политического" не надо себе лакировать фестивального значка. Не всЈ ль
равно, какими граблями захватили?
Как все хорошо знают, к химической войне подкрадывались немцы, а не мы.
Поэтому, при откате с Кубани, очень было неприятно, что из-за каких-то
растяп в боепитании мы оставили на одном аэродроме штабели химических бомб
-- и немцы могли на этом разыграть международный скандал. Тогда-то старшему
лейтенанту Коверченко, родом из Краснодара, дали двадцать человек
парашютистов и сбросили в тыл к немцам, чтоб он все эти многовредные бомбы
закопал в землю. (Уже догадались слушатели и зевают: дальше он попал в плен,
теперь -- изменник родины. А ни хрЈнышка подобного!) Коверченко задание
выполнил превосходно, со всей двадцаткой без потерь пересЈк фронт назад, и
представлен был к Герою Советского Союза.

Страницы: (395) :  <<  ... 325326327328329330331332333334335336337338339340 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

.....
А царские все кладовые полны.

Но эти сокровищницы, кладовые
Восток изумленный узрел бы впервые:
И Шахразаде в мечтах не создать
Подобную роскошь и благодать.

Есть зал, что зовется "Индры оплот",
Там боги изваяны, целый кивот,
Стоят на столбах золотого чекана,
Унизанных лалами без изъяна.

Вы только подумайте -- тридцать тысяч
Этих фигур устрашающих высечь,--
Полулюдей, получудищ суровых,
Тысячеруких и стоголовых...

В "Пурпурном зале" алеет мглисто
Деревьев коралловых -- тысяча триста.
Шумит, как пальмовый навес,
Сплетая ветви, багряный лес.

Легчайший ветер, ничуть не пыля,
Гуляет над полом из хрусталя.
Фазаны, птичий знатнейший род,
Торжественно движутся взад и вперед.

Махавасантов любимый макак --
Весь в шелковых лентах, разряжен,--да как!
На шейной ленточке -- ключик сусальный
От Высочайшей Опочивальни.

Рубины рассыпаны там, как горох.
Лежит и топаз, он собою не плох,
Алмазы -- размером с хорошую грушу.
Так тешит раджа свою вольную душу.

Владыка, откушав обильный свой ужин,
Возлег на мешок, где сотни жемчужин.
И с ним обезьяна, приближенный раб,
До поздней зари задают они храп.

Но самое дивное из сокровищ,
Едва ль не важнее богов-чудовищ,
Дружок закадычный, в кого он влюблен, -
Это -- прекрасный белый слон.

Раджа построил чудесный дворец,
Чтоб жил в нем этот дивный жилец,
И держат свод золотой, высочайший
Колонны с лотосовой чашей.

И триста стражей высоких, здоровых
Дежурство несут у покоев слоновых.
И ловит, обратившись в слух,
Его желанья негр-евнух.

Слону дана золотая посуда,
И нюхает он пахучие блюда.
И вина, с добавкой индийских приправ,
Он тянет, свой царственный хобот задрав...

Гейне (Хейне) Генрих (Heine Heinrich)   
«Романсеро»