Архипелаг ГУЛаг. Том 1 (части 1-я и 2-я)

Обычному пассажиру на промежуточной маленькой станции лихо СЕСТЬ, а
сойти -- отчего же? -- скидывай вещи и прыгай. Не то с арестантом. Если
местная тюремная охрана или милиция не придут за ним или опоздают на две
минуты, -- тю-тю! -- поезд тронулся, и теперь везут этого грешного арестанта
до следующей пересылки. И хорошо, если до пересылки -- там тебя опять
кормить начнут. А то -- до конца столыпинского маршрута, там в пустом вагоне
продержат часиков восемнадцать да везут назад с новым набором, и опять
сидеть, и всЈ это время ведь НЕ КОРМЯТ! Ведь на тебя выписали до первого
взятия, бухгалтерия не виновата, что тюрьма проворонила, ты ведь числишься
уже за Тулуном. И конвой своими хлебами тебя кормить не обязан. И качают
тебя ШЕСТЬ РАЗ (бывало!): Иркутск -- Красноярск, Красноярск -- Иркутск,
Иркустск -- Красноярск, так увидишь на перроне Тулуна картуз голубой --
готов на шею броситься: спасибо, родненький, что выручил!
В столыпине и за двое суток так изморишься, задохнешься, изомлеешь, что
перед большим городом сам не знаешь: то ли б еще помучиться, да скорей
доехать, то ль отпустили б размяться маленько, на пересылку.
Но вот завозился конвой, забегал. Выходят в шинелях, стучат прикладами.
Значит, выгружают весь вагон.
Сперва конвой станет кру'гом у вагонных ступенек, и едва ты с них
скатишься, свалишься, сорвешься, -- конвоиры дружно и оглушительно кричат
тебе со всех сторон (так учены): "Садись! Садись! Садись!" Это очень
действует, когда в несколько глоток и не дают тебе поднять глаз. Как под
разрывами снарядов, ты невольно корчишься, спешишь (а куда тебе спешить?),
жмешься к земле и садишься, догнав тех, кто слез раньше.
"Садись!" -- очень ясная команда, но если ты арестант начинающий, ты еЈ
еще не понимаешь. В Иванове на запасных путях я по команде этой с чемоданом
в обнимку (если чемодан не в лагере, а на воле, у него всегда рвЈтся ручка и
всегда в крутую минуту) перебежал, поставил его на землю долгой стороной и,
не углядев, как сидели передние, сел на чемодан -- не мог же я в офицерской
шинели, еще не такой уж грязной, еще с необрезанными полами, сесть прямо на
шпалы, на темный промазученный песок! Начальник конвоя -- румяная ряжка,
добротное русское лицо, разбежался -- я не успел понять, что' он? к чему? --
и хотел, видно, святым сапогом в окаянную спину, но что-то удержало -- не
пожалел своего наблещенного носка, стукнул в чемодан и проломил крышку.
"Са-ди-сь!" -- пояснил он. И только тут меня озарило, что как башня я
возвышаюсь среди окружающих зэков -- и еще не успев спросить: "А как же
сидеть?", я уже понял, как, и берегомой своей шинелью сел как все люди, как
сидят собаки у ворот, кошки у дверей.
(Этот чемодан у меня сохранился, я и теперь, когда попадется, провожу
пальцами по его рваной дыре.

Страницы: (395) :  <<  ... 329330331332333334335336337338339340341342343344 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Пришельцы из
разных стран, они пили за всех и каждого. Англичанин Принс провозгласил
тост за "дядю Сэма, скороспелого младенца Нового Света"; янки Беттлз - за
королеву Англии "да хранит ее господь!"; а француз Савой и немец-скупщик
Майерс чокнулись за Эльзас-Лотарингию.
Потом встал Мэйлмют Кид с кружкой в руке и, бросив взгляд на оконце,
в котором стекло заменяла промасленная бумага, покрытая толстым слоем
льда, сказал:
- Выпьем за тех, кто сегодня ночью в пути. За то, чтобы им хватило
пищи, чтобы собаки их не сдали, чтобы спички у них не отсырели!
И вдруг они услышали знакомые звуки, щелканье бича, визгливый лай
ездовых собак и скрип нарт, подъезжавших к хижине. Разговор замер, все
ждали проезжего.
- Человек бывалый! Прежде заботится о собаках, а потом уже о себе, -
шепнул Мэйлмют Кид Принсу. Щелканье челюстей, рычание и жалобный собачий
визг говорили его опытному уху, что незнакомец отгоняет чужих собак и
кормит своих.
Наконец в дверь постучали - резко, уверенно. Проезжий вошел.
Ослепленный светом, он с минуту стоял на пороге, так что все имели
возможность рассмотреть его. В своей полярной меховой одежде он выглядел
весьма живописно: шесть футов роста, широкие плечи, могучая грудь. Его
гладко выбритое лицо раскраснелось от мороза, брови и длинные ресницы
заиндевели. Расстегнув свой капюшон из волчьего меха, он стоял, похожий на
снежного короля, появившегося из мрака ночи. За вышитым бисером поясом,
надетым поверх куртки, торчали два больших кольта и охотничий нож, а в
руках, кроме неизбежного бича, было крупнокалиберное ружье новейшего
образца. Когда он подошел ближе, то, несмотря на его уверенный, упругий
шаг, все увидели, как сильно он устал...

Джек Лондон (Jack London)   
«Сын волка - За тех, кто в пути!»