Архипелаг ГУЛаг. Том 1 (части 1-я и 2-я)

Лучшие месяцы
этапов поэтому считаются у арестантов -- апрель и сентябрь. Но и самого
хорошего сезона не хватит, если идет эшелон ТРИ МЕСЯЦА
(Ленинград-Владивосток, 1935-й). А если надолго так он и рассчитан, то
продумано в нЈм и политическое воспитание бойцов конвоя и духовное призрение
заключЈнных душ: при таком эшелоне в отдельном вагоне едет кум --
оперуполномоченный. Он заранее готовился к этапу еще в тюрьме, и люди по
вагонам рассованы не как-нибудь, а по спискам с его визой. Это он утверждает
старосту каждого вагона и в каждый вагон обучил и посадил стукача. На долгих
остановках он находит повод вызвать из вагона одного и другого, выспрашивает
о чем там в вагоне говорят. Уж такому оперу стыдно окончить путь без готовых
результатов -- и вот в пути он закручивает кому-нибудь следствие, смотришь
-- к месту назначения арестанту намотан и новый срок.
Нет уж, будь и он проклят с его прямизной и беспересадочностью, этот
красный телячий этап! Побывавший в нЈм -- не забудет. Скорей бы уж в лагерь,
что ли! Скорей бы уж приехать.
Человек -- это надежда и нетерпение. Как будто в лагере будет опер
человечнее или стукачи не так бессовестны -- да наоборот! Как будто когда
приедем -- не с теми же угрозами и собаками нас будут сошвыривать на землю:
"Садись!" Как будто если в вагон забивает снег, то на земле его слой не
толще. Как будто если нас сейчас выгрузят, то уж мы и доехали до самого
места, а нас не повезут теперь по узкоколейке на открытых платформах. (А как
на открытых платформах везти? как конвоировать? -- задача для конвоя. Вот
как: велят нам скрючиться, повалом лечь и накроют общим большим брезентом,
как матросов в "Потемкине" для расстрела. И за брезент еще спасибо! Оленеву
с товарищами досталось на севере в октябре на открытых платформах просидеть
целый день (их погрузиили уже, а паровоз не слали). Сперва пошел дождь, он
перешел в мороз, и лохмотья замерзали на зэках.) Поездочек на ходу будет
кидать, борта платформы станут трещать и ломиться, и кого-то от болтанки
сбросит под колеса. А вот загадка: от Дудинки ехать узкоколейкой 100
километров в полярный мороз и на открытых платформах -- так где усядуться
блатные? Ответ: в середине каждой платформы, чтобы скотинка грела их со всех
сторон и чтобы самим под рельсы не свалиться. Верно. Еще вопрос: а что
увидят зэки в конечной точке этой узкоколейки (1939)? Будут ли там здания?
Нет, ни одного. Землянки? Да, но уже заполненные, не для них. Значит, сразу
они будут копать себе землянки? Нет, потому что как же копать их в полярную
зиму? Вместо этого они пойдут добывать металл. -- А жить? -- Что' -- жить?..
Ах, жить... Жить -- в палатках.
Но не всякий же раз еще и на узкоколейке?.. Нет, конечно. Вот приезд на
самое место: станция Ерцево, февраль 1938 года.

Страницы: (395) :  <<  ... 362363364365366367368369370371372373374375376377 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Явятся Красный Бык и полковник
верхом на коне, но отец говорил, что сначала придут два человека, чтобы
подготовить почву. Отец говорил, что так они всегда делают и так бывает,
когда люди занимаются колдовством.
Если бы женщина послала Кима с этими бумагами в местный Джаду-Гхар,
провинциальная ложа, конечно, забрала бы его и послала в масонский сиротский
приют, в Горы, но она относилась с недоверием ко всему, что слышала о
колдовстве. Ким тоже имел на этот счет свое мнение. Выйдя из младенческих
лет, он научился избегать миссионеров и белых людей с серьезными лицами,
которые расспрашивали его, кто он такой и что делает, ибо Ким с огромным
успехом ничего не делал. Правда, он знал чудесный окруженный стенами город
Лахор, начиная от Делийских ворот и до форта Дитча; был запанибрата с
людьми, которые вели жизнь столь странную, что она и Харун-ар-Рашиду не
могла бы во сне присниться, и сам жил безумной жизнью героев "Тысяча и одной
ночи", но миссионеры и секретари благотворительных обществ не могли понять
ее красоты. В городе его прозвали Дружком Всего Мира: и очень часто, будучи
гибким и незаметным, он ночью на кишевших людьми крышах исполнял поручения
лощеных и блестящих молодых людей из высшего света. Конечно, поручения эти
были связаны с любовными интригами, -- это-то он понимал, ибо успел узнать
все дурное, едва начал говорить, -- но он любил игру ради самой игры:
бесшумное скольжение по темным улицам и переулкам, лазанье по водосточным
трубам, ночные тени и звуки женских голосов на плоских кровлях, и
стремительное бегство с крыши на крышу под покровом жаркой тьмы. Он вел
тесную дружбу со святыми людьми, обсыпанными золой факирами, сидящими у
кирпичных храмов, под деревьями, на речном берегу; приветствовал их, когда
они возвращались со сбора милостыни, и, если никого не было поблизости, ел с
ними из одной чашки. Воспитательница его настаивала со слезами, чтобы он
носил европейский костюм -- штаны, рубашку и потертую шляпу, но Ким считал
более удобным одеваться как индус или мусульманин, когда занимался
некоторыми делами...

Киплинг Редьярд (Kipling Rudyard)   
«Ким»