Архипелаг ГУЛаг. Том 1 (части 1-я и 2-я)

Эмигранты рассказывали о Балканах, о Франции. Кто-то читал
лекцию о Корбюзье, кто-то -- о нравах пчел, кто-то -- о Гоголе. Тут и курили
во все легкие! Дым заполнял камеру, колебался как туман, в окно не было тяги
из-за намордника. Выходил к столу Костя Киула, мой сверстник, круглолицый,
голубоглазый, даже нескладно смешной, и читал свои стихи, сложенные в
тюрьме. Его голос переламывался от волнения. Стихи были: "Первая передача",
"Жене", "Сыну". Когда в тюрьме ловишь на слух стихи, написанные в тюрьме же,
ты не думаешь о том, отступил ли автор от силлабо-тонической системы и
кончаются ли строки ассонансами или полными рифмами. Эти стихи -- кровь
ТВОЕГО сердца, слЈзы ТВОЕЙ жены. В камере плакали.2
С той камеры потянулся и я писать стихи о тюрьме. А там я читал вслух
Есенина, почти запрещенного до войны. Молодой Бубнов -- из пленников, а
прежде кажется, недоучившийся студент, смотрел на чтецов молитвенно, по лицу
разливалось сияние. Он не был специалистом, он ехал не из лагеря, а в лагерь
и скорее всего -- по чистоте и прямоте своего характера -- чтобы там
умереть, такие там не живут. И эти вечера в 75-й камере были для него и для
других -- в затормозившемся смертном сползании внезапный образ того
прекрасного мира, который есть и -- будет, но в котором ни годика, ни
молодого годика не давала им пожить лихая судьба.
Отпадала кормушка, и вертухайское мурло рявкало нам: "Ат-бо'й!" Нет, и
до войны, учась в двух ВУЗах сразу, еще зарабатывая репетированием и
порываясь писать -- кажется и тогда не переживал я таких полных,
разрывающих, таких загруженных дней, как в 75-й камере в то лето...

... -- Позвольте, -- говорю я Царапкину, -- но с тех пор от некоего
Деуля, мальчика, в шестнадцать лет получившего пятерку (только не школьную)
за "антисоветскую агитацию"...
-- Как, и вы его знаете?.. Он ехал с нами в одном этапе в Караганду...
-- ...я слышал, что вы устроились лаборантом по медицинским анализам, а
Николай Владимирович был всЈ время на общих...
-- И он очень ослабел. Его полумертвого везли из столыпина в Бутырки.
Теперь он лежит в больнице, и от Четвертого Спецотдела3 ему выдают сливочное
масло, даже вино, но встанет ли он на ноги -- сказать трудно.
-- Четвертый Спецотдел вас вызывал?
-- Да. Спросили, не считаем ли мы всЈ-таки возможным после шести
месяцев Караганды заняться налаживанием нашего института на земле отечества.
-- И вы бурно согласились?
-- Еще бы! Ведь теперь мы поняли свои ошибки. К тому же все
оборудование, сорванное с мест и заключЈнное в ящики, приехало и без нас.

Страницы: (395) :  <<  ... 380381382383384385386387388389390391392393394395

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...

И туча бежала за тучей,

За валом мятежился вал.

Встречали мы остров плавучий,

Но он от очей ускользал.

И там, где из водного плена

На миг восставали цветы,

Крутилась лишь белая пена,

Сверкая среди темноты.

И дерзко смеялись зарницы,

Манившие миром чудес.

Кружились зловещие птицы

Под склепом пустынных Небес.

Буруны закрыли со стоном

Сверканье Полярной Звезды.

И вот уж с пророческим звоном

Идут, надвигаются льды.

Так что ж, и для нас развернула

Свой свиток седая печаль?

Так, значит, и нас обманула

Богатая сказками даль?

Мы отданы белым пустыням,

Мы тризну свершаем на льдах,

Мы тонем, мы гаснем, мы стынем

С проклятьем на бледных устах!"

6

Скрипя, бежит среди валов,

Гигантский гроб, скелет плавучий.

В телах обманутых пловцов

Иссяк светильник жизни жгучей.

Огромный остов корабля

В пустыне Моря быстро мчится,

Как будто где-то есть земля,

К которой жадно он стремится.

За ним, скрипя, среди зыбей

Несутся бешено другие,

И привиденья кораблей

Тревожат области морские.

И шепчут волны меж собой,

Что дальше их пускать не надо,--

И встала белою толпой

Снегов и льдистых глыб громада.

И песни им надгробной нет,

Бездушен мир пустыни сонной,

И только Солнца красный свет

Горит, как факел похоронный.

7

Да легкие хлопья летают,

И беззвучную сказку поют,

И белые ткани сплетают,

Созидают для Смерти приют.

И шепчут: "Мы -- дети Эфира,

Мы -- любимцы немой тишины,

Враги беспокойного мира,

Мы -- пушистые чистые сны.

Мы падаем в синее Море,

Мы по воздуху молча плывем,

И мчимся в безбрежном просторе,

И к покою друг друга зовем.

И вечно мы, вечно летаем,

И не нужно нам шума земли,

Мы вьемся, бежим, пропадаем,

И летаем, и таем вдали..."

Воздушно-белые

Я говорю тебе,-- уходя, я ухожу

к удесятеренной жизни, к миру,

к любви, к святым восхищениям...

Бальмонт Константин Дмитриевич   
«Книга стихов. Тишина»