Архипелаг ГУЛаг. Том 1 (части 1-я и 2-я)

Куда,
например, отнести такую забаву:
10. Звуковой способ. Посадить подследственного метров за шесть -- за
восемь и заставлять все громко говорить и повторять. Уже измотанному
человеку это нелегко. Или сделать два рупора из картона и вместе с пришедшим
товарищем следователем, подступая к арестанту вплотную, кричать ему в оба
уха: "Сознавайся, гад!" Арестант оглушается, иногда теряет слух. Но это
неэкономичный способ, просто следователям в однообразной работе тоже хочется
позабавиться, вот и придумывают кто во что горазд.
11. Щекотка. -- тоже забава. Привязывают или придавливают руки и ноги и
щекочут в носу птичьим пером. Арестант взвивается, у него ощущение, будто
сверлят в мозг.
12. Гасить папиросу о кожу подследственного (уже названо выше).
13. Световой способ. Резкий круглосуточный электрический свет в камере
или боксе, где содержится арестант, непомерная яркая лампочка для малого
помещения и белых стен (электричество, сэкономленное школьниками и
домохозяйками!). Воспаляются веки, это очень больно. А в следственном
кабинете на него снова направляют комнатные прожектора.
14. Такая придумка. ЧеботарЈва в ночь под 1 мая 1933 года в Хабаровском
ГПУ всю ночь, двенадцать часов -- не допрашивали, нет: -- водили на допрос!
Такой-то -- руки назад! Вывели из камеры, быстро вверх по лестнице, в
кабинет к следователю. Выводной ушел. Но следователь не только не задав ни
единого вопроса, а иногда не дав ЧеботарЈву и присесть, берЈт телефонную
трубку: заберите из 107-го! Его берут, приводят в камеру. Только он лег на
нары, гремит замок: ЧеботарЈв! На допрос! Руки назад! А там: заберите из
107-го!
Да вообще методы воздействия могут начинаться задолго до следственного
кабинета.
15. Тюрьма начинается с бокса, то есть ящика или шкафа. Человека,
только что схваченного с воли, еще в лЈте его внутреннего движения, готового
выяснять, спорить, бороться,-- на первом же тюремном шаге захлопывают в
коробку, иногда с лампочкой и где он может сидеть, иногда темную и такую,
что он может только стоять, еще и придавленный дверью. И держат его здесь
несколько часов, полусуток, сутки. Часы полной неизвестности! -- может, он
замурован здесь на всю жизнь? Он никогда ничего подобного в жизни не
встречал, он не может догадаться! Идут эти первые часы, когда всЈ в нЈм еще
горит от неостановленного душевного вихря. Одни падают духом -- и вот тут-то
делать им первый допрос! Другие озлобляются -- тем лучше, они сейчас
оскорбят следователя, допустят неосторожность -- и легче намотать им дело.
16. Когда не хватало боксов, делали еще и так. Елену Струтинскую в
новочеркасском НКВД посадили на шесть суток в коридоре на табуретку -- так,
чтобы она ни к чему не прислонялась, не спала, не падала и не вставала.

Страницы: (395) :  <<  ... 64656667686970717273747576777879 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...' After a moment, he standing,
drinking water, she like a crystal witch over the caramel brew
bubbling like a prehistoric mudpot on the stove, she said, 'Oh, I must
light the pumpkins!' and she rushed to the living room to make the
pumpkins smile with light. He came after, smiling, 'I must get my
pipe.' 'Oh, the cider!' she had cried, running to the dining room.
'I'll check the cider,' he had said. But when he tried following she
ran to the bathroom and locked the door.
He stood outside the bathroom door, laughing strangely and
senselessly, his pipe gone cold in his mouth, and then, tired of the
game, but stubborn, he waited another five minutes. There was not a
sound from the bath. And lest she enjoy in any way knowing that he
waited outside, irritated, he suddenly jerked about and walked
upstairs, whistling merrily.
At the top of the stairs he had waited. Finally he had heard the
bathroom door unlatch and she had come out and life below-stairs and
resumed, as life in a jungle must resume once a terror has passed on
away and the antelope return to their spring.
Now, as he finished his bow-tie and put his dark coat there was a
mouse-rustle in the hall. Marion appeared in the door, all skeletons
in her disguise.
'How do I look, Papa?'
'Fine!'
From under the mask, blonde hair showed. From the skull sockets
small blue eyes smiled. He sighed. Marion and Louise, the two silent
denouncers of his virility, his dark power. What alchemy had there
been in Louise that took the dark of a dark man and bleached the dark
brown eyes and black hair and washed and bleached the ingrown baby all
during the period before birth until the child was born, Marion,
blonde, blue-eyed, ruddy-cheeked? Sometimes he suspected that Louise
had conceived the child as an idea, completely asexual, an immaculate
conception of contemptuous mind and cell. As a firm rebuke to him she
had produced a child in her own image, and, to top it, she had somehow
fixed the doctor so he shook his head and said, 'Sorry, Mr Wilder,
your wife will never have another child...

Рэй Брэдбери (Ray Bradbury)   
«The October Game»