Архипелаг ГУЛаг. Том 1 (части 1-я и 2-я)

А если бы и спросили? Весь этот
тысячекомнатный дом министерства и пять тысяч его следственных корпусов,
вагонов, пещер и землянок, разбросанных по всему Союзу, только и жили
нарушением законности, и не нам с ним было бы это повернуть. Да и все
сколько-нибудь высокие прокуроры занимали свои посты с согласия той самой
госбезопасности, которую... должны были контролировать.
Его вялость, и миролюбие, и усталость от этих бесконечных глупых ДЕЛ,
как-то передались и мне. И я не поднял с ним вопросов истины. Я попросил
только исправления одной слишком явной нелепости, мы обвинялись по делу
двое, но следовали нас порознь (меня в Москве, друга моего -- на фронте),
таким образом я шел по делу один, обвинялся же по 11-му пункту, то есть, как
группа, организация. Я рассудительно попросил его снять этот добавок 11-го
пункта.
Он еще полистал дело минут пять, вздохнул, развел руками и сказал:
-- Что ж? Один человек -- человек, а два человека -- люди.
А полтора человека -- организация...?
И нажал кнопку, чтоб меня взяли.
Вскоре, поздним вечером позднего мая, в тот же прокурорский кабинет с
фигурными бронзовыми часами на мраморной плите камина меня вызвал мой
следователь на "двести шестую" -- так по статье УПК называлась процедура
просмотра дела самим подследственным и его последней подписи. Нимало не
сомневаясь, что подпись мою получит, следователь уже сидел и строчил
обвинительное заключение.
Я распахнул крышку толстой папки и уже на крышке изнутри в типографском
тексте прочел потрясающую вещь, что в ходе следствия я, оказывается, имел
право приносить письменные жалобы на неправильное ведение следствия -- и
следователь обязан был эти мои жалобы хронологически подшивать в дело! В
ходе следствия! Но не по окончании его...
Увы, о праве таком не знал ни один из тысяч арестантов, с которыми я
позже сидел.
Я перелистывал дальше. Я видел фотокопии своих писем и совершенно
извращенное истолкование их смысла неизвестными комментаторами (вроде
капитана Либина). И видел гиперболизированную ложь, в которую капитан облек
мои осторожные показания. И, наконец, ту нелепость, что я, одиночка,
обвинялся как "группа"!
-- Я не согласен. Вы вели следствие неправильно, -- не очень решительно
сказал я.
-- Ну что ж, давай всЈ с начала! -- зловеще сжал он губы. -- Закатаем
тебя в такое место, где полицаев содержим.
И даже как бы протянул руку отобрать у меня том "дела". (Я его тут же
пальцем придержал.)
Светило золотистое закатное солнце где-то за окнами пятого этажа
Лубянки. Где-то был май. Окна кабинета, как все наружные окна министерства
были глухо притворены, даже не расклеены с зимы -- чтобы парное дыхание и
цветение не прорывалось в потаенные эти комнаты.

Страницы: (395) :  <<  ... 84858687888990919293949596979899 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Итак, вы видите, что русские узнают о том человеке, которого вы
принимаете, уже в этом столетии. О, связь времен! О, токи просвещения! Слова
ребенка переведут на немецкий язык. Переведут на английский, на итальянский,
на испанский, на голландский. На датский, португальский, польский, турецкий,
русский...
- Возможно ли это, сударь?
- Не перебивайте меня, сударыня! На греческий! На новый греческий, я
хочу сказать. Но и на греческий древний. На венгерский, румынский, чешский,
шведский, армянский, арабский...
- Сударь, вы поражаете меня!
- О, в этом еще мало удивительного! Я мог бы назвать вам десятки
писателей, переведенных на иностранные языки, в то время как они не
заслуживают даже того, чтоб их печатали на их родном языке. Но этого не
только переведут, о нем самом начнут сочинять пьесы, и одни ваши
соотечественники напишут их десятки. Такие пьесы будут писать и итальянцы, а
среди них - Карло Гольдони, который, как говорили, и сам-то родился при
аплодисментах муз, и русские.
Не только в вашей стране, но и в других странах будут сочинять
подражания его пьесам и писать переделки этих пьес. Ученые различных стран
напишут подробные исследования его произведений и шаг за шагом постараются
проследить его таинственную жизнь. Они докажут вам, что этот человек,
который сейчас у вас в руках подает лишь слабые признаки жизни, будет влиять
на многих писателей будущих столетий, в том числе на таких, неизвестных вам,
но известных мне, как соотечественники мои Грибоедов, Пушкин и Гоголь.

Вы правы: из огня тот выйдет невредим,
Кто с вами день пробыть успеет,
Подышит воздухом одним,
И в нем рассудок уцелеет...

Булгаков Михаил Афанасьевич   
«Жизнь господина де Мольера»