Архипелаг ГУЛаг. Том 2 (части 3 и 4)

(Впрочем, была и дополнительная причина, укреплявшая
сопротивление прибалтов: социальные гонения выглядели как национальное
угнетение, а в этом случае люди всегда твЈрже стоят на своЈм.)
Оценивая 1937 год для Архипелага, мы обошли его высшей короной. Но
здесь, для воли -- этой коррозийной короной предательства мы должны его
увенчать: можно признать, что именно этот год сломил душу нашей воли и залил
еЈ массовым растлением.
И даже это не было еще концом нашего общества! (Как мы видим теперь,
конец вообще никогда не наступил -- живая ниточка России дожила, дотянулась
до лучших времЈн, до 1956-го, а теперь уж тем более не умрЈт.) Сопротивление
не выказалось въявь, оно не окрасило эпохи всеобщего падения, но невидимыми
тЈплыми жилками билось, билось, билось, билось.
В это страшное время, когда в смятенном одиночестве сжигались дорогие
фотографии, дорогие письма и дневники, когда каждая пожелтевшая бумажка в
семейном шкафу вдруг расцветала огненным папоротником гибели и сама
порывалась кинуться в печь, какое мужество требовалось, чтобы тысячи и
тысячи ночей не сжечь, сберечь архивы осужденных (как Флоренского) или
заведомо упречных (как философа Федорова)! А какой подпольной антисоветской
жгущей крамолой должна была казаться повесть Лидии Чуковской "Софья
Петровна"! ЕЈ сохранил Исидор Гликин. В блокадном Ленинграде, чувствуя
приближение смерти, он побрЈл через весь город отнести еЈ к сестре и так
спасти.
Каждый поступок противодействия власти требовал мужества несоразмерного
с величиной поступка. Безопаснее было при Александре II хранить динамит, чем
при Сталине приютить сироту врага народа -- однако, сколько же детей таких
взяли, спасли (сами-то дети пусть расскажут). И тайная помощь семьям --
была. И кто-то же подменял жену арестованного в безнадежной трехсуточной
очереди, чтоб она погрелась и поспала. И кто-то же, с колотящимся сердцем,
шел предупредить, что на квартире -- засада, и туда возвращаться нельзя. И
кто-то давал беглянке приют, хоть сам эту ночь не спал.
Уже поминали мы тех, кто осмеливался не голосовать за казнь Промпартии.
А кто-то же ушел на Архипелаг и за защиту своих неприметных безвестных
сослуживцев. Сын в отца: сын того Рожанского, Иван, пострадал и сам за
защиту своего сослуживца Копелева. На партсобрании ленинградского Детгиза
поднялся М. М. Майснер и стал защищать "вредителей в детской литературе" --
тотчас же он был и исключен, и арестован. Ведь знал, на что шел!3 А в
военной цензуре (Рязань, 1941) девушка-цензорша порвала криминальное письмо
неизвестного ей фронтовика -- но заметили, как она рвала в корзину, сложили
из кусочков -- и посадили еЈ самоЈ. Пожертвовала собой для неизвестного
дальнего человека! (И я-то узнал -- лишь потому, что в Рязани.

Страницы: (420) :  <<  ... 393394395396397398399400401402403404405406407408 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Темнота черней чернил.
Дьявол, знать, тебя учил
Поступать безбожно!
Дождь и гром. В глазах черно.
Баба, выгляни в окно!

Дура, выгляни в окно!
Ах, тебе не жалко?
Я молил, я плакал, но -
Здесь вернее палка.
Иль я попросту дурак,
Чтоб всю ночь срамиться так
Перед целым светом?
Ноют руки, стынет кровь,-
Распроклятая любовь
Виновата в этом!
Дождь и гром. В глазах черно.
Стерва, выгляни в окно!

Тьфу ты, черт! Дождусь ли дня?...
Только что со мною?
Эта ведьма на меня
Вылила помои!
Сколько я истратил сил,
Холод, голод, дождь сносил
Ради той чертовки!
Дьявол в юбке!...

Шиллер Иоганн Кристоф Фридрих (Johann Christoph Friedrich Schiller)   
«Мужицкая серенада»