Архипелаг ГУЛаг. Том 2 (части 3 и 4)

Решение Папанина: коллектив разложился,
снять на берег. За ними приходит ледокол "Садко". На борту "Садко"
комсомолец не теряет времени и даЈт материалы судовому комиссару -- и тут же
Бабич арестовывается (главное обвинение: хотел... передать немцам ледокол
"Садко", -- вот этот самый, на котором они сейчас все плывут!..). На берегу
его уже сразу сгружают в КПЗ. (Вообразим на минуту, что судовой комиссар --
честный разумный человек, что он вызывает Бабича, выслушивает и другую
сторону. Но это значило бы открыть тайну доноса возможному врагу! -- и через
Папанина Горяченко посадил бы судового комиссара. Система работает
безотказно!)
Конечно, в отдельных людях, воспитанных с детства не в пионеротряде и
не в комсомольской ячейке, душа уцелевает. Вдруг на сибирской станции
здоровяга-солдат, увидев эшелон арестантов, бросается купить несколько пачек
папирос и конвоиров уговаривает -- передать арестантам (в других местах этой
книги мы еще описываем подобные случаи). Но этот солдат -- наверное не при
службе, отпускник какой-нибудь, и нет рядом комсорга его части. В своей
части он бы не решился, ему бы не поздоровилось. Да может быть и тут
комендантский надзор его еще притянет.
(8). ЛОЖЬ КАК ФОРМА СУЩЕСТВОВАНИЯ. Поддавшись ли страху или тронутые
корыстью, завистью, люди, однако не могут так же быстро поглупеть. У них
замутнена душа, но еще довольно ясен ум. Они не могут поверить, что вся
гениальность мира внезапно сосредоточилась в одной голове с придавленным
низким лбом. Они не могут поверить в тех оглупленных, дурашливых самих себя,
как слышат себя по радио, видят в кино, читают в газетах. Резать правду в
ответ их ничто не вынуждает, но никто не разрешит им молчать! Они должны
говорить -- а что же, как не ложь? Они дожны бешено аплодировать -- а
искренности с них и не спрашивают.
И если мы читаем обращение работников высшей школы к товарищу Сталину:5

"Повышая свою революционную бдительность, мы поможем нашей славной
разведке, возглавляемой верным ленинцем, сталинским наркомом Николаем
Ивановичем Ежовым, до конца очистить наши высшие учебные заведения как и всю
нашу страну от остатков троцкистско-бухаринской и прочей контрреволюционной
мрази" --

мы же не примем всЈ совещание в тысячу человек за идиотов, а только -- за
опустившихся лжецов, покорных и собственному завтрашнему аресту.
Постоянная ложь становится единственной безопасной формой
существования, как и предательство. Каждое шевеление языка может быть кем-то
слышано, каждое выражение лица -- кем-то наблюдаемо. Поэтому каждое слово,
если не обязано быть прямою ложью, то обязано не противоречить общей лжи.
Существует набор фраз, набор кличек, набор готовых лживых форм, и не может
быть ни одной речи, ни одной статьи, ни одной книги -- научной,
публицистической, критической, или так называемой "художественной" без
употребления этих главных наборов.

Страницы: (420) :  <<  ... 396397398399400401402403404405406407408409410411 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Он гордо приблизился к императору и поклонился, хотя с его нарядом
ему было неудобно кланяться.
- Что ты сделал? - спросил его император.
- Летал в небесах, государь, - ответил человек.
- Что ты сделал? - повторил император.
- Но я только что сказал, тебе! - воскликнул летавший.
- Ты не сказал вообще ничего. - Император протянул свою тонкую руку,
прикоснулся к разноцветной бумаге, к птичьему корпусу машины. От них пахло
холодным ветром.
- Разве она не прекрасна, государь?
- Да, слишком даже прекрасна.
- Она единственная в мире! - засмеялся человек. - И я сам ее придумал.
- Единственная в мире?
- Клянусь!
- Кто еще знает о ней?
- Никто. Даже моя жена. Она решила бы, что солнце ударило мне в голову.
Думала, что я делаю бумажного дракона. Я встал ночью и ушел к далеким
скалам. А когда взошло солнце и повеял утренний ветерок, я набрался
храбрости, государь, и спрыгнул со скалы. И полетел! Но моя жена об этом
не знает.
- Ее счастье, - произнес император. - Идем.
Они вернулись к дворцу. Солнце сияло уже высоко в небе, и трава пахла
свежестью. Император, слуга и летающий человек остановились в обширном
саду.
Император хлопнул в ладоши.
- Стража!
Прибежала стража.
- Схватить этого человека!
Стража схватила его.
- Позвать палача, - приказал император.
- Что это значит? - в отчаянии вскричал летавший. - Что я сделал? -
Пышное бумажное одеяние зашелестело от его рыданий.
- Вот человек, который построил некую машину, - произнес император, - а
теперь спрашивает у нас, что он сделал. Он сам не знает что. Ему важно
только делать, а не знать, почему и зачем он делает.
Прибежал палач с острым, сверкающим мечом. Остановился, изготовил
мускулистые, обнаженные руки, лицо закрыл холодной белой маской.
- Еще мгновение, - сказал император. Подошел к стоявшему поблизости
столику, где была машина, им самим построенная. Снял с шеи золотой ключик,
вставил его в крошечный тонкий механизм и завел. Механизм заработал.
Это был сад из золота и драгоценных камней...

Рэй Брэдбери (Ray Bradbury)   
«Рассказы (Часть 13)»