Архипелаг ГУЛаг. Том 3 (части 5, 6 и 7)

Однако, от мамы в этот же день и
посылка -- материнское благословление на побег. Глюкоза в таблетках,
макароны, овсяные хлопья -- это с собой в портфель. Сигареты -- это выменять
на махорку. А одну пачку отнести в санчасть фельдшеру. И Жданок уже вписан в
список освобожденных на сегодня. Это вот зачем. Тэнно идЈт в КВЧ: заболел
мой Жданок, сегодня вечером репетиция не состоится, не придЈм. А в режимке
надзирателю и ЛЈшке Цыгану: сегодня вечером мы на репетиции, в барак не
придем. Итак, не будут ждать ни там, ни здесь.
Еще достать надо "Катюшу" -- кресало с фитилем в трубке, это в побеге
лучше спичек. Еще надо в последний раз навестить Хафиза в его бараке.
Опытный беглец татарин Хафиз должен был идти в побег вместе с ними. Но потом
рассудил, что он стар и на такой побег будет обузой. Сейчас он --
единственный в лагере человек, кто знает об их побеге. Он сидит, подвернув
ноги, на своей выгонке. Шепчет: "Дай Бог вам счастья! Я буду за вас
молиться!" Он шепчет еще по-татарски и водит руками по лицу.
А еще есть у Тэнно в Экибастузе старый лубянский однокамерник Иван
Коверченко. Он не знает о побеге, но хороший товарищ. Он придурок, живЈт в
отдельной кабине; у него беглецы и собирают все свои вещи для скетча. С ним
естественно сегодня сварить и крупу, пришедшую в скудной маминой посылке.
Заваривается и чифир. Они сидят за маленьким пиршеством, двое гостей млея от
предстоящего, хозяин -- просто от хорошего воскресенья -- и вдруг в окно
видят, как от вахты несут через зону к моргу плохо отесанный гроб.
Это -- для Пасечника, застреленного на днях.
-- Да, -- вздыхает Коверченко, -- побег бесполезен...
(Если б он знал!..)
Коверченко по наитию поднимается, берет в руки их тугой портфель, ходит
важно по кабинке и заявляет с суровостью:
-- Следствию всЈ известно! Вы собираетесь в побег!
Это он шутит. Это он решил сыграть следователя...
Хороша шуточка.
(А может быть, это он тонко намекает: я догадываюсь, братцы. Но -- не
советую!?)
Когда Коверченко уходит, беглецы поддевают костюмы под то, что на них.
И номера все свои отпарывают и наживляют еле-еле, чтобы сорвать одним
движением. Кепки без номеров -- в портфель.
Воскресенье кончается. Золотистое солнце заходит. Рослый медлительный
Тэнно и маленький подвижный Жданок набрасывают еще телогрейки на плечи,
берут портфель (уже в лагере привыкли к этому их чудацкому виду) и идут на
свою стартовую площадку -- между бараками, на траву, недалеко от зоны, прямо
против вышки. От двух других вышек их заслоняют бараки. Только вот этот один
часовой перед ними. Они расстилают телогрейки, ложаться на них и играют в
шахматы, чтобы часовой привык.
Сереет. Сигнал проверки. Зэки стягиваются к баракам. Уже сумерки, и
часовой с вышки не должен бы различать, что двое остались лежать на траве.

Страницы: (377) :  <<  ... 96979899100101102103104105106107108109110111 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
- Здравствуйте, Мария Васильевна, - произнесла Евдокия Петровна.
- Это ты, Дуня, - сказала ей Мария Васильевна. - Pдись со мной, давай с
тобой разговор разговаривать. Поищи у меня в голове, я давно не мылась.
Дуня с покорностью села рядом: Мария Васильевна положила голову ей на
колени, и соседка стала искать у нее в голове. Обеим теперь было легче за
этим занятием; одна старательно работала, а другая прильнула к ней и
задремала в покое от близости знакомого человека.
- Твои-то все померли? - спросила Мария Васильевна.
- Все, а то как же! - ответила Дуня. - И твои все?
- Все, никого нету. - сказала Мария Васильевна.
- У нас с тобой поровну никого нету, - произнесла Дуня,
удовлетворенная, что ее горе не самое большое на свете: у других людей такое
же.
- У меня-то горя побольше твоего будет: я и прежде вдовая жила, -
проговорила Мария Васильевна. - А двое-то моих сыновей здесь у посада легли.
Они в рабочий батальон поступили, когда немцы из Петропавловки на
Митрофаньевский тракт вышли А дочка моя повела меня отсюда куда глаза
глядят, она любила меня, она дочь моя была, потом отошла от меня, она
полюбила других, она полюбила всех, она пожалела одного - она была добрая
девочка, она моя дочка, - она наклонилась к нему, он был больной, он
раненый, он стал как неживой, и ее тоже тогда убили, убили сверху от
аэроплана А я вернулась, мне-то что же! Мне-то что же теперь! Мне все равно!
Я сама теперь как мертвая
- А что ж тебе делать-то: живи, как мертвая, я тоже так живу, сказала
Дуня. - Мои лежат, и твои легли Я-то знаю, где твои лежат, - они там, куда
всех сволокли и схоронили, я тут была, я-то глазами своими видела. _ерва они
всех убитых покойников сосчитали, бумагу составили, своих отдельно положили,
а наших прочь отволокли подалее...

Андрей Платонов   
«Взыскание погибших»