Архипелаг ГУЛаг. Том 3 (части 5, 6 и 7)

Это берет много
времени и труда. Коля начинает сомневаться, правильно ли я веду. Обидно.
Но вот и насыпь железной дороги на Павлодар. Обрадовались. С насыпи
Экибастуз поражает рассыпанными огнями и кажется таким большим, каким мы
никогда его не видели.
Подобрали палочку. Держась за неЈ, пошли так: один по одному рельсу,
другой по другому. Пройдет поезд, и собаки по рельсам не возьмут следа.
Метров триста так прошли, потом прыжками -- и в степь.
И вот когда стало дышать нам легко, совсем по-новому! Захотелось петь,
кричать! Мы обнялись. Мы на самом деле свободны! И какое уважение к себе,
что мы решились на побег, осуществили его и обманули псарню.
И хотя все испытания воли только начинаются, а ощущение такое, что
главное уже совершено.
Небо -- чистое. ТЈмное и полное звЈзд, каким из лагеря оно никогда не
видно из-за фонарей. По Полярной мы пошли на северо-северо восток. А потом
подадимся правей -- и будем у Иртыша. Надо постараться за первую ночь уйти
как можно дальше. Этим в квадрат раз расширяется круговая зона, которую
погоня должна будет держать под контролем. Вспоминая весЈлые бодрые песенки
на разных языках, мы быстро идЈм, километров по восемь в час. Но оттого, что
много месяцев мы сидели в тюрьме, наши ноги, оказывается, разучились ходить
и вот устают. (Мы предвидели это, но ведь мы думали ехать на машине!) Мы
начинаем ложиться, составив ноги кверху шалашиком. И опять идЈм. И еще
ложимся.
Странно долго не угасает зарево Экибастуза за спинами. Несколько часов
мы идЈм, а зарево всЈ стоит на небе.
Но кончается ночь, восток бледнеет. Днем по гладкой открытой степи нам
не только идти нельзя, нам даже спрятаться здесь нелегко: ни кустов, ни
порядочной высокой травы, а искать нас будут и с самолЈта, это известно.
И вот мы ножами выкапываем ямку (земля твЈрдая, с камнями, копать
трудно -- шириною в полметра, глубиною сантиметров в тридцать), ложимся туда
валетом, обкладываемся сухим колючим жЈлтым караганником. Теперь бы заснуть,
набраться сил! А заснуть невозможно. Это дневное бессильное лежание больше
чем полсуток куда тяжелее ночной ходьбы. ВсЈ думается, всЈ думается...
Припекает жаркое сентябрьское солнце, а ведь пить нечего, и ничего не будет.
Мы нарушили закон казахстанских побегов -- надо бежать весной, а не
осенью... Но ведь мы думали -- на машине... Мы изнываем от пяти утра -- и до
восьми вечера! Затекло тело -- но нельзя нам менять положение:
приподнимемся, разворачиваем караганник -- может всадник увидеть издали. В
двух костюмах каждый мы пропадаем от жары. Терпи.
И только во'т когда темнота -- время беглецов.
Поднялись. А стоять трудно, ноги болят. Пошли медленно, стараясь
размяться. Мало и сил: за весь день погрызли сухих макарон, глотнули
таблеток глюкозы.

Страницы: (377) :  <<  ... 99100101102103104105106107108109110111112113114 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Если бы я пробыл там долго, неуязвимый для времени, наблюдая, как эта
птичья голова, этот копейный наконечник, этот опрокинутый гребень шлема
вычерчивает в пустоте свои диагонали от края до края астигматической
замкнутой линии, я превратился бы в жертву обольщения чувств, и Маятник
убедил бы меня, что колебательная плоскость совершила полный оборот и
возвратилась в первоначальное положение, описав за тридцать два часа
сплюснутый эллипс - эллипс, обращающийся вокруг собственного центра с
постоянной угловой скоростью, пропорциональной синусу географической широты.
Как вращался бы тот же эллипс, будь нить маятника прикреплена к венцу Храма
Соломона? Вероятно, Рыцари испробовали и это. Может быть, их расчет, то есть
конечный результат расчета, не изменялся. Может быть, собор аббатства
Сен-Мартен-де-Шан - это действительно истинный Храм. Вообще чистый
эксперимент возможен только на полюсе. Это единственный случай, когда точка
подвешивания нити расположилась бы на продолжении земной оси, и Маятник
заключил бы свой видимый цикл ровно в двадцать четыре часа.
Однако это отступление от Закона, к тому же предусмотренное самим
Законом, эта погрешность против золотой нормы не отнимала чудесности у чуда.
Я знал, что Земля вращается, и что я вращаюсь вместе с нею, и
Сен-Мартен-де-Шан, и весь Париж со мною, и все мы вращались под Маятником,
который, действительно, нисколько не изменял ориентации своего плана, потому
что наверху, где он к чему-то был привязан, на другом конце воображаемого
бесконечного продолжения нити, в высоту и вдаль, за пределами отдаленных
галактик, - находилась недвижимая и непреложная в своей вековечности Мертвая
Точка
Земля двигалась, однако место, к которому прикреплялся канат, было
единственным неподвижным местом вселенной.
Поэтому мой взгляд был прикован не столько к земле, сколько к небу,
осиянному тайной Абсолютной Неподвижности...

Эко, Умберто (Eco, Umberto)   
«Маятник Фуко»