Архипелаг ГУЛаг. Том 3 (части 5, 6 и 7)

Осторожно разбираем сено,
высовываем головы чуть-чуть. Подъехали два трактора. ИзбЈнка. Уже вечереет.
Идея! -- в трактор залита охлаждающая вода! Трактористы лягут спать --
и мы еЈ выпьем.
Стемнело. Исполнилось четверо суток побега. ПолзЈм к тракторам.
Хорошо хоть собаки нет. Тихо добрались до слива, глотнули -- нет, с
керосином вода. Отплевываемся, не можем пить.
ВсЈ тут у них есть -- и вода, и еда. Сейчас постучаться, попросить
Христом-Богом: "Братцы! Люди! Помогите! Мы -- узники, мы из тюрьмы бежали!"
Как это было в девятнадцатом веке -- к таЈжным тропкам выносили горшки с
кашей, одежонку, медные деньги.

Хлебом кормили крестьянки меня,
Парни снабжали махоркой.

Черта лысого! Время не то. Продадут. Или от души продадут, или себя
спасая. Потому что за соучастие можно и им влепить по четвертаку. В прошлом
веке не догадывались давать за хлеб и за воду политическую статью.
И мы тащимся дальше. Тащимся всю ночь. Мы ждем Иртыша, мы ловим
признаки реки. Но нет их. Мы гоним и гоним себя, не щадя. К утру попадается
опять стог. Еще трудней, чем вчера, мы на него взлезаем. Засыпаем. И то
хорошо.
Просыпаемся к вечеру. Сколько же может вынести человек? Вот уже пять
суток побега. Недалеко видим юрту, близ неЈ -- навес. Тихо туда крадемся.
Там насыпана магара. Набиваем ею портфель, пытаемся жевать, но нельзя
проглотить -- так высох рот. Вдруг увидели около юрты огромный самовар,
ведра на два. Подползли к нему. Открыли кран -- пустой, проклятый. Когда
наклонили -- сделали глотка по два.
И снова побрели. брели и падали. Лежишь -- дышится легче. Подняться со
спины уже не можем. Чтобы подняться, надо сперва перекатиться на живот.
Потом, качаясь -- на ноги. И уже одышка. Так похудели, что, кажется, живот
прирос к позвоночнику. Под утро переходим метров на двести, не больше. И
ложимся.
Утром и стог уже не попался. Какая-то нора в холме, выкопанная зверем.
Пролежали в ней день, а заснуть не могли; в этот день похолодало, и от земли
холодно. Или кровь уже не греет? Пытаемся жевать макароны.
И вдруг я вижу: цепь идЈт! Краснопогонники! Нас окружают! Жданок меня
дергает: да тебе кажется, это -- табун лошадей.
Да, померещилось. Опять лежим. День -- бесконечный. Вдруг пришЈл шакал
-- к себе в нору. Мы положили ему макарон и отползли, чтоб заманить его,
припороть и съесть. Но он не взял. УшЈл.
В одну сторону от нас -- уклон, и по нему ниже -- солончаки от
пересохшего озера, а на другом берегу -- юрта, дымок тянется.
Шесть суток прошло. Мы -- уже на пределе: прибредились вот
краснопогонники, язык во рту не ворочается, мочимся редко и с кровью. Нет!
Этой ночью пищу и воду добыть любой ценой! Пойдем туда, в юрту. А если
откажут -- брать силой.

Страницы: (377) :  <<  ... 102103104105106107108109110111112113114115116117 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... На пари рисовал Молотова за десять секунд.
Причем рисовал с завязанными глазами.
Потом Молотова сняли. Лева пытался рисовать Хрущева, но тщетно. Черты
зажиточного крестьянина оказались ему не по силам.
Такая же история произошла с Брежневым. Физиономия оперного певца не
давалась Баранову. И тогда Лева с горя превратился в абстракциониста. Стал
рисовать цветные пятна, линии и завитушки. К тому же начал пить и
дебоширить.
Соседи жаловались на Леву участковому милиционеру:
- Пьет, дебоширит, занимается каким-то абстрактным цинизмом...
В результате Лева эмигрировал, сел за баранку и успокоился. В свободные
минуты он изображает Рейгана на лошади.
Еселевский был в Киеве преподавателем марксизма-ленинизма. Защитил
кандидатскую диссертацию. Готовился стать доктором наук.
Как-то раз он познакомился с болгарским ученым. Тот пригласил его на
конференцию в Софию. Однако визы Еселевскому не дали. Видимо, не хотели
посылать за границу еврея.
У Еселевского первый раз в жизни испортилось настроение. Он сказал:
- Ах, вот как?! Тогда я уеду в Америку!
И уехал.
На Западе Еселевский окончательно разочаровался в марксизме. Начал
публиковать в эмигрантских газетах запальчивые статьи. Но затем, он
разочаровался и в эмигрантских газетах. Ему оставалось только сесть за
баранку...
Что касается Перцовича, то он и в Москве был шофером. Таким образом, в
жизни его мало что изменилось. Правда, зарабатывать он стал гораздо больше.
Да и такси здесь у него было собственное...
Вот идет хозяин фотоателье Евсей Рубинчик. Девять лет назад он купил
свое предприятие. С тех пор выплачивает долги. Оставшиеся деньги уходят на
приобретение современной техники.
Десятый год Евсей питается макаронами. Десятый год таскает он армейские
ботинки на литой резине. Десятый год его жена мечтает побывать в кино.
Десятый год Евсей утешает жену мыслью о том, что бизнес достанется сыну.
Долги к этому времени будут выплачены. Зато - напоминаю я ему - появится
более современная техника...

Довлатов Сергей Донатович   
«Иностранка»