Архипелаг ГУЛаг. Том 3 (части 5, 6 и 7)

Так, ясно. Возвращаюсь, по тревоге дЈрнул Колю и опять к
двери. Дверь обивали плотники плохие, внизу доска одна короче, туда
просовываю руку и долго тянусь... -- вот оно, колышком снаружи подпЈрто.
Столкнул его.
Выхожу. Скорей к берегу. Лодка на месте. В полной луне стою и жду. Но
Коли не видно. Ах ты горе! Значит, нет воли у него встать. Согревается
лишнюю минуту. Или схватили. Надо идти выручать.
Поднимаюсь опять на обрыв. Ко мне от дома идут четверо, среди них --
Жданок. Плотно идут (или держат его?). Кричит: "Жора! (Опять "Жора!") Иди
сюда! Документы требуют!" А портфеля, как я ему велел, в руках нет.
Подхожу. Новый с казахским акцентом спрашивает: "Ваши документы!"
Держусь как можно спокойнее: "А вы кто такой?" -- "Я -- комендант". -- "Ну
что ж, -- говорю поощрительно, -- пойдЈмте. Документы всегда проверить
можно. Там, в доме, и свету больше". Пошли в дом.
Я поднимаю медленно портфель с пола, подхожу к коптилке, примеряюсь,
как лучше отбиться и выскочить, а сам заговариваю: "Документы всегда,
пожалуйста. Документы проверять -- надо, у кого следует. Бдительность не
мешает. У нас в Заготзерне тоже случай был..." Уже за замок держусь --
портфель расстегнуть. Сгрудились вокруг меня. Ка-ак двину коменданта плечом
влево, он -- на старика, оба упали. Молодому -- справа прямой в челюсть.
Визг, крики! Я -- "Махмадера!" и с портфелем прыгаю в одну дверь, в другую.
Тут Коля из сеней мне кричит: "Жора! Держат!" Он уцепился за косяк двери, а
его тянут внутрь. Рванул его за руку, не могу вытянуть. Тогда уперся ногой в
косяк, и так рванул, что Коля через меня перелетел, а сам я упал. На меня
тут же двое навалились. Не понимаю, как я из-под них выскочил. Портфель наш
драгоценный там остался. Побежал прямо к обрыву, и прыжками! Сзади
по-русски: "Топором его! Топором!" Наверно, пугают, иначе бы -- по-казахски.
Чувствую, что уже дотягиваются до меня руками. Спотыкаюсь, вот упаду! Коля
уже у лодки. Кричу.
Хорошо, что не было у них ружья. Я погнал лодку по колени в воду, уже
потом прыгаю в лодку. Казахи в воду не решаются, бегают по берегу:
"гыр-гыр-гыр!" Кричу им: "Что? Взяли, гады?"
Хорошо, что не было у них ружья. Я погнал лодку по течению. Они
горланят, бегут по берегу, но дорогу им преградил заливец. Я снял свои две
пары брюк -- флотские и костюмные, отжимаю, зуб на зуб не попадает. "Ну,
что, Коля? Обогрелись?" Молчит...
Ясно, что с Иртышом теперь надо прощаться. На рассвете надо на берег и
тянуть до Омска на попутных машинах. Да уж недалеко.
В портфеле осталась "Катюша" и соль. А где бритву добыть, уж не говорю
обсушиться? Вот у берега -- лодка, домик. Видно, бакенщик. Сходим на берег,
стучим. Света не зажигают. Густой мужской голос: "Кто?" -- "Пустите
погреться! Чуть не утонули, лодка опрокинулась.

Страницы: (377) :  <<  ... 110111112113114115116117118119120121122123124125 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Наряду с Диккенсом мы видим Эдгара По, наряду с Бальзаком и Флобером -
Бодлера, наряду с Львом Толстым - Генриха Ибсена. Нельзя, однако, не
признать, что чем ближе мы к новому столетию, тем настойчивее раздаются
голоса поэтов-символистов, тем ощутительнее становится потребность в более
утонченных способах выражения чувств и мыслей, что составляет отличительную
черту поэзии символической.
Как определить точнее символическую поэзию? Это поэзия, в которой
органически, не насильственно, сливаются два содержания: скрытая
отвлеченность и очевидная красота, - сливаются так же легко и естественно,
как в летнее утро воды реки гармонически слиты с солнечным светом. Однако,
несмотря на скрытый смысл того или другого символического произведения,
непосредственное конкретное его содержание всегда закончено само по себе,
оно имеет в символической поэзии самостоятельное существование, богатое
оттенками.
Здесь кроется момент, резко отграничивающий символическую поэзию от
поэзии аллегорической, с которой ее иногда смешивают. В аллегории, напротив,
конкретный смысл является элементом совершенно подчиненным, он играет
служебную роль и сочетается обыкновенно с дидактическими задачами,
совершенно чуждыми поэзии символической. В одном случае мы видим родственное
слияние двух смыслов, рождающееся самопроизвольно, в другом насильственное
их сочетание, вызванное каким-нибудь внешним соображением. Аллегория говорит
монотонным голосом пастора, или шутливо-поучительным тоном площадного певца
(разумею этот термин в средневековом смысле). Символика говорит исполненным
намеков и недомолвок нежным голосом сирены, или глухим голосом сибиллы,
вызывающим предчувствие.
Символическая поэзия неразрывно связана с двумя другими разновидностями
современного литературного творчества, известными под названием декадентства
и импрессионизма.
Я чувствую себя совершенно бессил..

Бальмонт Константин Дмитриевич   
«Проза. Элементарные слова о символической поэзии»