Архипелаг ГУЛаг. Том 3 (части 5, 6 и 7)

А на угрозу военного подавления Слученков отвечал генералам так:
"Присылайте! Присылайте в зону побольше автоматчиков! Мы им глаза толчЈным
стеклом засыпем, отберЈм автоматы! Ваш кенгирский гарнизон разнесЈм! Ваших
кривоногих офицеров до Караганды догоним, на ваших спинах войдем в
Караганду! А там -- наш брат!"
Можно верить и другим свидетельствам о нЈм. "Кто побежит -- будем бить
в грудь!" -- и в воздухе финкой взмахнул. Объявил в бараке: "Кто не выйдет
на оборону -- тот получит ножа!" Неизбежная логика всякой военной власти и
военного положения...
Новорожденное лагерное правительство, как и извечно всякое, не умело
существовать без службы безопасности, и Слученко эту службу возглавил (занял
в женском лагпункте кабинет опера). Так как победы над внешними силами быть
не могло, то понимал Слученков, что его пост означал для него неминумую
казнь. В ходе мятежа он рассказывал в лагере, что получил от хозяев тайное
предложение -- спровоцировать в лагере национальную резню (очень на неЈ
золотопогонники рассчитывали) и тем дать благовидный предлог для вступления
войск в лагерь. За это хозяева обещали Слученкову жизнь. Он отверг
предложение. (А кому и что предлагали еще? Те не рассказывали.) Больше того,
когда по лагерю пущен был слух, что ожидается еврейский погром, Слученков
предупредил, что переносчиков будет публично сечь. Слух угас.
Ждало Слученкова неизбежное столкновение с благонамеренными. Оно и
произошло. Надо сказать, что все эти годы во всех каторжных лагерях
ортодоксы, даже не сговариваясь, единодушно осуждали резню стукачей и всякую
борьбу арестантов за свои права. Не приписывая это низменным соображениям
(немало ортодоксов были связаны службой у кума), вполне объясним это их
теоретическими взглядами. Они признавали любые формы подавления и
уничтожения, также и массовые, но сверху -- как проявление диктатуры
пролетариата. Такие же действия, к тому же порывом, разрозненные, но снизу
-- были для них бандитизм, да к тому ж еще в "бендеровской" форме (среди
благонамеренных никогда не бывало ни одного, допускавшего право Украины на
отделение, потому что это был бы уже буржуазный национализм). Отказ каторжан
от рабской работы, возмущение решЈтками и расстрелами огорчило, удручило и
напугало покорных лагерных коммунистов.
Так и в Кенгире всЈ гнездо благонамеренных (Генкин, Апфельцвейг,
Талалаевский, очевидно Акоев, больше фамилий у нас нет; потом еще один
симулянт, который годами лежал в больнице, притворяясь, что у него
"циркулирует нога" -- такой интеллигентный способ борьбы они допускали; а в
самой Комиссии явно -- Макеев) -- все они с самого начала упрекали, что "не
надо было начинать"; и когда проходы заделали -- не надо было подкапываться;
что всЈ затеяла бендеровская накипь, а теперь надо поскорее уступить.

Страницы: (377) :  <<  ... 206207208209210211212213214215216217218219220221 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Пришельцы из
разных стран, они пили за всех и каждого. Англичанин Принс провозгласил
тост за "дядю Сэма, скороспелого младенца Нового Света"; янки Беттлз - за
королеву Англии "да хранит ее господь!"; а француз Савой и немец-скупщик
Майерс чокнулись за Эльзас-Лотарингию.
Потом встал Мэйлмют Кид с кружкой в руке и, бросив взгляд на оконце,
в котором стекло заменяла промасленная бумага, покрытая толстым слоем
льда, сказал:
- Выпьем за тех, кто сегодня ночью в пути. За то, чтобы им хватило
пищи, чтобы собаки их не сдали, чтобы спички у них не отсырели!
И вдруг они услышали знакомые звуки, щелканье бича, визгливый лай
ездовых собак и скрип нарт, подъезжавших к хижине. Разговор замер, все
ждали проезжего.
- Человек бывалый! Прежде заботится о собаках, а потом уже о себе, -
шепнул Мэйлмют Кид Принсу. Щелканье челюстей, рычание и жалобный собачий
визг говорили его опытному уху, что незнакомец отгоняет чужих собак и
кормит своих.
Наконец в дверь постучали - резко, уверенно. Проезжий вошел.
Ослепленный светом, он с минуту стоял на пороге, так что все имели
возможность рассмотреть его. В своей полярной меховой одежде он выглядел
весьма живописно: шесть футов роста, широкие плечи, могучая грудь. Его
гладко выбритое лицо раскраснелось от мороза, брови и длинные ресницы
заиндевели. Расстегнув свой капюшон из волчьего меха, он стоял, похожий на
снежного короля, появившегося из мрака ночи. За вышитым бисером поясом,
надетым поверх куртки, торчали два больших кольта и охотничий нож, а в
руках, кроме неизбежного бича, было крупнокалиберное ружье новейшего
образца. Когда он подошел ближе, то, несмотря на его уверенный, упругий
шаг, все увидели, как сильно он устал...

Джек Лондон (Jack London)   
«Сын волка - За тех, кто в пути!»