Архипелаг ГУЛаг. Том 3 (части 5, 6 и 7)

Конвой был как конвой: в купе натолкал нас по полтора
десятка, кормил селЈдкой, но, правда, приносил и воды и выпустил на оправку
вечером и утром, и не о чЈм нам было бы с ним спорить, если б этот паренЈк
не бросил неосторожно, да даже и без злости совсем, что мы -- враги народа.
И тут поднялось! Из купе нашего и соседнего стали ему лепить:
"Мы -- враги народа, а почему в колхозе жрать нечего?"
" Ты-то вон сам деревенский, по лицу видно, небось на сверхсрочную
останешься, псом цепным, землю пахать не вернЈшься?"
"Если мы -- враги, что ж вы воронки перекрашиваете! И возили б
открыто!"
"Эй, сынок! У меня двое таких, как ты, с войны не вернулись, а я --
враг, да?"
Ничто подобное уже давно-давно не летало через наши решЈтки! Кричали мы
всЈ вещи самые простые, слишком зримые, чтоб их опровергнуть.
К растерявшемуся пареньку подошел сержант-сверхсрочник, но не поволок
никого в карцер, не стал записывать фамилий, а пробовал помочь своему
солдату отбиться. И в этом тоже нам чудились признаки нового времени -- хотя
какое уж там "новое" время в 1950-м! -- нет, признаки тех новых отношений в
тюремном мире, которые создавались новыми сроками и новыми политическими
лагерями.
Спор наш стал принимать вид истинного состязания аргументов. Мальчики
оглядывали нас и уже не решались называть врагами народа никого из этого
купе и никого из соседнего. Они пытались выдвигать против нас что-то из
газет, из политграмоты -- но не разумом, а слухом почувствовали, что фразы
звучат фальшиво.
"Смотри, ребята! Смотри в окно! -- подали им от нас. -- Вон вы до чего
Россию довели!"
А за окнами тянулась такая гнилосоломная, покосившаяся, ободранная,
нищая страна (рузаевской дорогой, где иностранцы не ездят), что если бы
Батый увидел еЈ такой загаженной -- он бы еЈ и завоЈвывать не стал.
На тихой станции Торбеево по перрону прошел старик в лаптях. Крестьянка
старая остановилась против нашего окна со спущенною рамой и через решЈтку
окна и через внутреннюю решЈтку долго, неподвижно смотрела на нас, тесно
сжатых на верхней полке. Она смотрела тем извечным взглядом, каким на
"несчастненьких" всегда смотрел наш народ. По щекам еЈ стекали редкие слезы.
Так стояла корявая, и так смотрела, будто сын еЈ лежал промеж нас. "Нельзя
смотреть, мамаша", -- негрубо сказал ей конвоир. Она даже головой не повела.
А рядом с ней стояла девочка лет десяти с белыми ленточками в косичках. Та
смотрела очень строго, даже скорбно не по летам, широко-широко открыв и не
мигая глазЈнками. Так смотрела, что, думаю, засняла нас навек. Поезд мягко
тронулся -- старуха подняла чЈрные персты и истово неторопливо перекрестила
нас.
А на другой станции какая-то девка в горошковом платье, очень не
стеснЈнная и не пугливая, подошла к нашему окну вплотную и бойко стала
спрашивать, по какой мы статье и сроки какие.

Страницы: (377) :  <<  ... 16171819202122232425262728293031 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Я почти ощущал их. Я видел каждую ветку и
прутик, я мог различить любой листик на дереве.
Я отлично помню, как впервые увидел дуб. Пока я рассматривал его
листья, ветви и бугристый ствол, ко мне вдруг пришло беспокоящее своей
живостью понимание того, что точно такое же дерево я видел бесчисленное
количество раз в своих снах. И я уже не удивлялся, когда впоследствии,
увидев впервые ель, тис, березу или лавр, сразу узнавал их. Я видел их всех
прежде, видел точно такими же, каждую ночь, во сне.
Это, как вы уже догадались, нарушает основное правило сновидений, а
именно, что во сне каждый видит только то, что он видел в жизни или же
различные комбинации того, что он пережил наяву. Но все мои сны ломали этот
закон. В моих снах я никогда не видел НИЧЕГО из того, что видел в жизни. Во
сне и наяву я жил разными жизнями, и ничто не могло избавить меня от этого.
Я был соединяющим звеном между двумя мирами.

С раннего детства я знал, что орехи берут у бакалейщика, а ягоды у
зеленщика, но, несмотря на это, во сне я рвал орехи с деревьев или собирал
их на земле и поедал, и точно также я ел ягоды с кустов и с виноградных лоз.
А ведь я ничего этого не знал!
Помню, как впервые увидел чернику на обеденном столе. Никогда раньше я
ее не видел, но и одного взгляда оказалось достаточно, чтобы тотчас пришли
воспоминания о снах, в которых я пробирался по болоту, пригоршнями поедая
чернику. Моя мать поставила передо мной блюдо. Я зачерпнул ложкой ягод, но
прежде чем поднес ее ко рту, уже знал какими они будут на вкус. И не ошибся.
Он был точно таким же, каким я ощущал его тысячи раз во сне.
Змеи. Вообще-то я слышал об их существовании, но в снах я был просто
замучен ими. Они подстерегали меня на лесных полянах, прыгали, бились под
ногами, скользили по сухой траве или по скалам, преследовали меня на
верхушках деревьев, обвивая стволы огромными блестящими телами, загоняя меня
все выше и выше, все дальше и дальше на колеблющиеся и потрескивающие ветки,
и земля оказывалась на головокружительном расстоянии подо мной...

Джек Лондон (Jack London)   
«Прежде Адама»