Архипелаг ГУЛаг. Том 3 (части 5, 6 и 7)

Тимофей не выдержал -- и у них на глазах эти фикусы изрубил
топором. Это что ж он, значит, сделал: 1) уничтожил имущество, принадлежащее
уже государству, а не ему; 2) агитировал топором против советской власти; 3)
дискредитировал колхозный строй.
А как раз колхозный строй в деревне Кишкино трещал, никто уже работать
не хотел, не верил, ушла половина, и кого-то надо было примерно наказать.
Заядлый нэпман Тимофей Овчинников, пробравшийся в колхоз для его развала,
теперь и был раскулачен по решению председателя сельсовета Шоколова. ШЈл
1932 год, массовая ссылка кончилась, и жену с шестью детьми (один грудной)
не сослали, лишь выбросили на улицу, отняв дом. (На свои уже деньги они
через год добирались к отцу в Архангельск. Все в роду Овчинниковых жили до
80 лет, а Тимофей от такой жизни загнулся в 53.)1
Даже и в 1935-м году, на Пасху, ходит по ободранной деревне пьяное
колхозное начальство -- и с е д и н о л и ч н и к о в требует денег на
водку. А не дашь -- "раскулачим! сошлЈм!" И сошлют! Ты же -- единоличник. В
том-то и Великий Перелом.

А саму д о р о г у, сам путь этот крЈстный, крестьянский -- уж этот
соцреалисты и вовсе не описывают. Погрузили, отправили -- и сказке конец, и
три звЈздочки после эпизода.
А грузили их: хорошо, если по тЈплому времени в телеги, а то -- на
сани, в лютый мороз -- и с грудными детьми, и с малыми, и с отроками. Через
село Коченево (Новосибирской области) в феврале 1931-го, когда морозы
перемежались буранами, -- шли, и шли, и шли окруженные конвоем бесконечные
эти обозы, из снежной степи появляясь и в снежную степь уходя. И в избы
войти обогреться -- дозволялось им только с разрешения конвоя, на короткие
минуты, чтоб не держать обоза. (Эти конвойные войск ГПУ -- ведь живые же
ведь пенсионеры! ведь помнят, поди! А может -- и не помнят...) Все тянулись
они в нарымские болота -- и в ненасытимых этих болотах остались все. Но еще
раньше, в жестоком пути, околевали дети.
В том и был замысел, чтоб семя мужицкое погибло вместе со взрослыми. С
тех пор как Ирода не стало -- это только Передовое Учение могло нам
разъяснить: как уничтожать до младенцев. Гитлер уже был ученик, но ему
повезло: прославили его душегубки, а вот до наших нет никому интереса.
Знали мужики, что' их ждЈт. И если счастье выпадало, что слали их
эшелонами через обжитые места, то своих детей малых, но уже умеющих
карабкаться, они на остановках спускали через окошечки: живите по людям!
побирайтесь! -- только б с нами не умирать.
(В Архангельске в голодные 1932-33 годы нищим детям спецпереселенцев не
давали бесплатных школьных завтраков и ордеров на одежду, как другим
нуждающимся.)
В том эшелоне с Дона, где баб везли отдельно от казаков, взятых на
"собрании", одна баба в пути родила.

Страницы: (377) :  <<  ... 235236237238239240241242243244245246247248249250 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Монмартр
тускл, приземлен, беспризорен, откровенно
порочен, продажен, вульгарен. Он скорее
отталкивающ, нежели привлекателен, но, как и сам
порок, заразительно отталкивающ. Он -- прибежище
населенных почти без исключения проститутками,
сутенерами, ворами и шулерами маленьких баров,
которые, даже если вы прекрасно осведомлены о их
существовании, в назначенный срок втянут вас
внутрь хищными щупальцами, чтобы сделать вас
своей очередной жертвой. На узких улочках,
протянувшихся вдоль бульвара, гнездятся отели,
самый вид которых столь зловещ, что вызывает у
вас дрожь; и тем не менее рано или поздно
наверняка придет день, когда вы проведете в одном
из них .ночь, а может и неделю, а может и месяц.
Может статься, вы так привяжетесь к этим местам,
что, однажды проснувшись, обнаружите, что вся
ваша жизнь неприметно потекла в другую сторону и
то, что казалось вам грязным, постыдным, убогим,
вдруг предстанет нежным, дорогим,
зачаровывающим. Этим тайным очарованием
Монмартр в огромной мере обязан, как я
подозреваю, процветающей на его тротуарах
неприкрытой торговле сексом. Секс (в особенности,
когда он поставлен на ком-




314




мерческие рельсы) отнюдь не
романтичен; однако он испускает острый и
ностальгический аромат, в конечном счете
несравненно более волнующий и соблазнительный,
нежели сияющая всеми рекламными огнями Веселая
Белая Дорога. Ведь было бы нелепостью отрицать то
самоочевидное обстоятельство, что сексуальная
жизнь наиболее интенсивна при неярком,
рассеянном освещении; ее естественная среда --
полумрак, а не слепящее свечение неоновых трубок.



На углу Плас Клиши нашло себе место
"Кафе Веплер", на долгое время оно-то и
сделалось излюбленным пунктом моего обитания. За
его столиками, в зале и на террасе, я просиживал
часами в любую пору суток и в любую погоду. Я знал
его наизусть, как книгу. Лица его официантов,
метрдотелей, кассиров, шлюх, завсегдатаев, даже
туалетных работников навсегда отложились в моей
памяти, как иллюстрации в книге, которую
перечитываешь каждый день...

Миллер Валентин Генри   
«Тихие дни в Клиши»