Архипелаг ГУЛаг. Том 3 (части 5, 6 и 7)

Неукротимые
пленники -- те же при Сталине, что и при Петре! -- прыгали с плотов в
енисейскую воду, и автоматчики наши достреливали их там.
Воины Советской армии! -- неустанно крепите боевую подготовку!

Нет, не перемЈрла обречЈнная порода! И в ссылке опять-таки рождались у
них дети -- и так же наследственно прикреплялись к тому же спецпосЈлку.
("Сын за отца не отвечает", помните?) Выходила сторонняя девушка замуж за
спецпереселенца -- и включалась в то же крепостное сословие, лишалась
гражданских прав. Женился ли мужчина на такой -- и становился ссыльным сам.
Приезжала ли дочь к отцу -- вписывали и еЈ в спецпереселенцы, исправляли
ошибку, что не попала раньше. Этими всеми добавками пополнялась убыль
пересаженных в лагеря.
Очень на виду были спецпереселенцы в Караганде и вокруг. Много их там
было. Как предки их к уральским и алтайским заводам, так они -- к шахтам
карагандинским были прикреплены навечно. Мог не стесняться шахтовладелец,
сколько их заставлять работать и сколько им платить. Говорят, сильно
завидовали они заключЈнным сельско-хозяйственных лагпунктов.
До 50-х годов, а где и до смерти Сталина, не было у спецпереселенцев
паспортов. Лишь с войны стали применять к игарским полярный коэффициент
зарплаты.
Но вот -- пережившие двадцатилетие чумной ссылки, освобождЈнные из-под
комендатуры, получившие гордые наши паспорта -- кто' ж они и что' ж они
внутренне и внешне? Ба! -- да кондиционные наши граждане! Да точно такие же,
как параллельно воспитаны рабочими посЈлками, профсоюзными собраниями и
службой в советской армии! Они так же вколачивают свою недочерпанную лихость
в костяшки домино. Так же согласно кивают каждому промельку на телевизоре. В
нужную минуту так же гневно клеймят южноафриканскую республику или собирают
свои гроши на пользу Кубе.
Так потупимся же перед Великим Мясником, склоним головы и ссутулим
плечи перед его интеллектуальной загадкой: значит, прав оказался он,
сердцевед, заводя этот страшный кровавый замес и проворачивая его год от
году?
Прав -- морально: на него нет обид! При нЈм, говорит народ, было
"лучше, чем при Хруще": ведь в шуточный день 1 апреля, что ни год, дешевели
папиросы на копейку и галантерея на гривенник. До смерти звенели ему похвалы
да гимны, и еще сегодня не позволено нам его обличать: не только цензор
любой остановит ваше перо, но любой магазинный стоялец и вагонный сиделец
поспешит задержать хулу на ваших губах.
Ведь мы уважаем Больших Злодеев. Мы поклоняемся Большим Убийцам.
И тем более прав -- государственно: этой кровью спаял он послушные
колхозы. Нужды нет, что через четверть века оскудеет деревня до последнего
праха и духовно выродится народ. Зато будут ракеты летать в космос, и
раболепствовать будет перед нашей державой передовой просвещЈнный Запад.

Страницы: (377) :  <<  ... 241242243244245246247248249250251252253254255256 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Покупал их отец давно, когда
женщины носили смешные, пузырчатые у плеч рукава. Такие рукава исчезли,
время мелькнуло, как искра, умер отец-профессор, все выросли, а часы
остались прежними и били башенным боем. К ним все так привыкли, что, если
бы они пропали как-нибудь чудом со стены, грустно было бы, словно умер
родной голос и ничем пустого места не заткнешь. Но часы, по счастью,
совершенно бессмертны, бессмертен и Саардамский Плотник, и голландский
изразец, как мудрая скала, в самое тяжкое время живительный и жаркий.
Вот этот изразец, и мебель старого красного бархата, и кровати с
блестящими шишечками, потертые ковры, пестрые и малиновые, с соколом на
руке Алексея Михайловича, с Людовиком XIV, нежащимся на берегу шелкового
озера в райском саду, ковры турецкие с чудными завитушками на восточном
поле, что мерещились маленькому Николке в бреду скарлатины, бронзовая
лампа под абажуром, лучшие на свете шкапы с книгами, пахнущими
таинственным старинным шоколадом, с Наташей Ростовой, Капитанской Дочкой,
золоченые чашки, серебро, портреты, портьеры, - все семь пыльных и полных
комнат, вырастивших молодых Турбиных, все это мать в самое трудное время
оставила детям и, уже задыхаясь и слабея, цепляясь за руку Елены плачущей,
молвила:
- Дружно... живите.


Но как жить? Как же жить?
Алексею Васильевичу Турбину, старшему - молодому врачу - двадцать
восемь лет. Елене - двадцать четыре. Мужу ее, капитану Тальбергу -
тридцать один, а Николке - семнадцать с половиной. Жизнь-то им как раз
перебило на самом рассвете. Давно уже начало мести с севера, и метет, и
метет, и не перестает, и чем дальше, тем хуже. Вернулся старший Турбин в
родной город после первого удара, потрясшего горы над Днепром. Ну,
думается, вот перестанет, начнется та жизнь, о которой пишется в
шоколадных книгах, но она не только не начинается, а кругом становится все
страшнее и страшнее. На севере воет и воет вьюга, а здесь под ногами глухо
погромыхивает, ворчит встревоженная утроба земли...

Булгаков Михаил Афанасьевич   
«Белая Гвардия.»