Архипелаг ГУЛаг. Том 3 (части 5, 6 и 7)

Другие нации, тая мечту возврата, раздваивались в своих намерениях, в
своей жизни. Однако, в общем подчинились режиму и не доставляли больших
забот комендантской власти.
Калмыки -- не стояли, вымирали тоскливо. (Впрочем, я их не наблюдал).
Но была одна нация, которая совсем не поддалась психологии покорности
-- не одиночки, не бунтари, а вся нация целиком. Это -- чечены.
Мы уже видели, как они относились к лагерным беглецам. Как одни они изо
всей джезказганской ссылки пытались поддержать кенгирское восстание.
Я бы сказал, что изо всех спецпереселенцев единственные чечены проявили
себя з э к а м и по духу. После того как их однажды предательски сдЈрнули с
места, они уже больше ни во что не верили. Они построили себе сакли --
низкие, тЈмные, жалкие, такие, что хоть пинком ноги их, кажется, разваливай.
И такое же было всЈ их ссыльное хозяйство -- на один этот день, этот месяц,
этот год, безо всякого скопа, запаса, дальнего умысла. Они ели, пили,
молодые еще и одевались. Проходили годы -- и так же ничего у них не было,
как и в начале. Никакие чечены нигде не пытались угодить или понравиться
начальству -- но всегда горды перед ним и даже открыто враждебны. Презирая
законы всеобуча и те школьные государственные науки, они не пускали в школу
своих девочек, чтобы не испортить там, да и мальчиков не всех. Женщин своих
они не посылали в колхоз. И сами на колхозных полях не горбили. Больше всего
они старались устроиться шофЈрами: ухаживать за мотором -- не унизительно, в
постоянном движении автомобиля они находили насыщение своей джигитской
страсти, в шофЈрских возможностях -- своей страсти воровской. Впрочем, эту
последнюю страсть они удовлетворяли и непосредственно. Они принесли в мирный
честный дремавший Казахстан понятие: "украли", "обчистили". Они могли угнать
скот, обворовать дом, а иногда и просто отнять силою. Местных жителей и тех
ссыльных, что так легко подчинились начальству, они расценивали почти как ту
же породу. Они уважали только бунтарей.
И вот диво -- все их боялись. Никто не мог помешать им так жить. И
власть, уже тридцать лет владевшая этой страной, не могла их заставить
уважать свои законы.
Как же это получилось? Вот случай, в котором, может быть, собралось
объяснение. В Кок-Терекской школе учился при мне в 9-м классе юноша-чечен
Абдул Худаев. Он не вызывал тЈплых чувств да и не старался их вызвать, как
бы опасался унизиться до того, чтобы быть приятным, а всегда подчЈркнуто
сух, очень горд да и жесток. Но нельзя было не оценить его ясный отчЈтливый
ум. В математике, в физике он никогда не останавливался на том уровне, что
его товарищи, а всегда шЈл вглубь и задавал вопросы, идущие от неутомимого
поиска сути.

Страницы: (377) :  <<  ... 264265266267268269270271272273274275276277278279 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

.....
(Снова ходит.) Я проклинаю тот день и тот час, когда впервые сел писать
рассказы, мне ненавистны те люди, которые говорили мне, что у меня
получается, сколько раз я пытался бросить... (Останавливается.) Но легко
сказать "бросить писать!". (Распаляясь.) Можно избавиться от тысячи дурных
привычек и приобрести две тысячи хороших, можно стать вежливым, чутким,
бескорыстным, можно бросить курить, пить, можно бросить наконец жену, детей,
но - бросить писать?! Человек, раз напечатавший где-нибудь рассказ или
стихотворение, уже никогда не остановится писать. Это невозможно, так же,
как невозможно дураку перестать валять дурака!
(Усмехаясь.) Я аккуратно складываю все это в стол в тайной надежде, что
когда-нибудь эти бумаги схватит дрожащая рука исследователя.
Знаете, я болен. Пока я не сплю, меня беспрерывно сосет необъяснимое
беспокойство, словно в кармане у меня билет на какое-то прекрасное
единственное представление, а время уходит, уходит, и билет пропадает... По
ночам мне снятся запутанные сюжеты... и, знаете, я скажу вам больше: для
меня и жизнь моя - черновик. Да-да! Черновик, исчерканный, запутанный
черновик, в котором не разберется ни одна душа на свете.
(Несколко раз проходит туда и обратно. Грустно.) А обивать пороги
редакций, вы думаете, легко и весело? Придешь к иному редактору, принесешь
рассказ, а он эдак сквозь зубы: "Ну, что скажете?" Будто я пришел занимать
деньги или украсть пресс-папье с его стола. (Останавливается у двери с
табличкой "Редактор".)
Вот сейчас за этой дверью решается, будет ли напечатан мой новый
рассказишко или нет, Конечно, я надеюсь, но скорей всего его не возьмут. Мне
кажется, рассказ я писал вяло, с постыдным равнодушием к своим героям. Там
героиня у меня смеется, а когда я писал это место, я засыпал с ручкой в
руках. (Снова ходит.)
Говоря откровенно, вдохновения никакого вообще нет. Вдохновение
выдумали поэты, чтобы пустить пыль в глаза. Гонорар и тщеславие - вот
единственные двигатели творчества...

Вампилов Александр Валентинович   
«Исповедь начинающего»