Архипелаг ГУЛаг. Том 3 (части 5, 6 и 7)

Что это? Неужели ж товарищ Берия не мог нам в
Советском Союзе хуже места найти? Неужели такая ссылка бывает? (Про себя я
уже внутренне примерял: напишу о ссылке цикл стихов и назову: "Стихи о
Прекрасной Ссылке".)
На станции Джамбул нас высаживали из Столыпина всЈ с теми же
строгостями, вели к грузовику в живом коридоре конвойных и так же на пол
сажали в кузове, как будто, пересидевши срок, мы могли потянуться на побег.
Было глубоко ночью, ущербная луна, и только она слабо освещала тЈмную аллею,
по которой нас везли, но это была именно аллея -- и из пирамидальных
тополей! Вот так ссылка! Да мы не в Крыму ли? Конец февраля, у нас на Иртыше
сейчас лють -- а здесь весенний ласковый ветерок.
Привезли в тюрьму -- и тюрьма приняла нас без приЈмного шмона и без
бани. Мягчели проклятые стены! Так с мешками и чемоданами затащились в
камеру. Утром корпусной отпер дверь и вздохнул: "Выходи со всеми вещами".
Разжимались чЈртовы когти...
Весеннее алое утро охватило нас во дворе. Заря теплила кирпичные
тюремные стены. Посреди двора ждал нас грузовик, и в кузове уже сидели двое
зэков, присоединяемых к нам. Надо бы дышать, оглядываться, проникаться
неповторимостью момента -- но никак нельзя было упускать нового знакомства!
Один из новеньких -- сухонький седой старик со слезящимися светлыми глазами
сидел на своих подмятых вещичках так выпрямленно, так торжественно, как царь
перед приЈмом послов. Можно было подумать, что он или глух или иностранец и
не надеется найти с нами общий язык. Едва влезши в кузов, я решился с ним
заговорить -- и совсем не дребезжащим голосом на чистом русском языке он
представился:
-- Владимир Александрович Васильев.
И -- проскочила между нами душевная искра! Чует сердце друга и недруга.
Это -- друг, В тюрьме спеши узнавать людей! -- не знаешь, не разлучат ли
через минуту. Да, бишь, мы уже не в тюрьме, но всЈ равно... И, пересиливая
шум мотора, я интервьюирую его, не замечая, как грузовик сошЈл с тюремного
асфальта на уличный булыжник, забывая, что надо не оглянуться на последнюю
тюрьму (сколько ж их будет, последних?!), не посмотря даже на короткий
кусочек воли, который мы проезжаем -- и вот уже снова в широком внутреннем
дворе областного МВД, откуда выход в город нам опять-таки запрещен.
Владимиру Александровичу в первую минуту можно было дать девяносто лет
-- так сочетались эти вневременные глаза, острое лицо и хохолок седины. А
было ему -- семьдесят три. Он оказался одним из давнейших русских инженеров,
из крупнейших гидротехников и гидрографов.
В "Союзе Русских Инженеров" (а что это такое? я слышу первый раз.

Страницы: (377) :  <<  ... 269270271272273274275276277278279280281282283284 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Он созерцал и слушал эту черную ночную стихию,
окружавшую его. Он понял, что час его близок. Сделав усилие, он сел немного
выше и, взяв с ночного столика все, что нужно для писания, стал медленно, но
твердо писать.
Он писал до рассвета. Он сделал последние государственные распоряжения
и выразил некоторые из своих предсмертных мыслей. Он сказал так: имя мое
переживет меня, люди будут поклоняться моим золотым и мраморным
изображениям, может быть, еще много веков, ибо в человеке великом или хотя
бы облеченном величием, мы чтим сосредоточенность тех высоких сил, что
заключены в некоторой мере в каждом из нас. Он сказал, что Сократ, призывая
человека к познанию "самого себя", имел в виду познание особенностей,
пороков или добродетелей, замключенных в человеке, но искание и пробуждение
в себе того "божественного", что есть истинная суть человека...

Бунин Иван Алексеевич   
«Возвращаясь в Рим»