Архипелаг ГУЛаг. Том 3 (части 5, 6 и 7)

Затем после всяких
заминок и вздохов, что нет мест, что математиками и физиками переполнены
школы района, и даже полставки трудно выкроить, что воспитание молодого
человека нашей эпохи -- ответственная задача, -- они подводят к главному: за
что я сидел? в чЈм именно моЈ преступление? Кошка-змея заранее жмурит
лукавые глаза, будто багровый свет моего преступления уже ударяет в еЈ
партийное лицо. Я смотрю поверх неЈ в зловещее лицо сатаны, искалечившего
всю мою жизнь. Что я могу перед его портретом рассказать о наших с ним
отношениях?
Я пугаю этих просветителей, есть такой арестантский приЈм: о чЈм они
меня спрашивают -- это государственная тайна, рассказывать я не имею права.
А короче я хочу знать, принимают они меня на работу или нет.
И опять, и опять они переговариваются по-казахски. Кто такой смелый,
что на собственный страх примет на работу государственного преступника? Но
выход у них есть: они дают мне писать автобиографию, заполнять анкету в двух
экземплярах. Знакомое дело! Бумага всЈ терпит. Не час ли назад я это уже
заполнял? И заполнив еще раз, возвращаюсь в МГБ.
С интересом обхожу я их двор, их самодельную внутреннюю тюрьму, смотрю,
как, подражая взрослым, и они безо всякой надобности пробили в глинобитном
заборе окошко для приЈма передач, хотя забор так низок, что и без окошка
можно передать корзину. Но без окошка -- что' ж будет за МГБ? Я брожу по их
двору и нахожу, что мне здесь гораздо легче дышится, чем в затхлом райОНО:
оттуда загадочным кажется МГБ, и инспектора леденеют. А тут -- родное
министерство. Вот три лба коменданта (два офицера среди них), они откровенно
поставлены за нами наблюдать, и мы -- их хлеб. Никакой загадки.
Коменданты оказываются покладистыми и разрешают нам провести ночь не в
запертой комнате, а во дворе, на сене.
Ночь под открытым небом! Мы забыли, что это значит!.. Всегда замки,
всегда решЈтки, всегда стены и потолок. Куда там спать! Я хожу, хожу и хожу
по залитому нежным лунным светом хозяйственному притюремному двору.
ОтпряжЈнная телега, колодец, водопойное корыто, стожок сена, чЈрные тени
лошадей под навесом -- всЈ это так мирно, даже старинно, без жестокой печати
МВД. Третье марта -- а ничуть не похолодало к ночи, тот же почти летний
воздух, что днЈм. Над разбросанным Кок-Тереком ревут ишаки, подолгу,
страстно, вновь и вновь, сообщая ишачкам о своей любви, об избытке приливших
сил -- и вероятно ответы иша'чек тоже в этом рЈве. Я плохо различаю голоса,
вот низкие могучие рЈвы -- может, верблюжьи. Мне кажется, будь у меня голос,
и я бы сейчас заревел на луну: я буду здесь дышать! я буду здесь
передвигаться!
Не может быть, чтобы я не пробил этого бумажного занавеса анкет! В эту
трубную ночь я чувствую превосходство над трусливыми чиновниками.

Страницы: (377) :  <<  ... 276277278279280281282283284285286287288289290291 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...

Закипели в колодезях воды,
Заболело во молодца сердце, -

напевал он, и ему вспоминалось прежнее, мысли тянулись к
тому времени, когда он сам был хозяином, работником, молодым
и выносливым. Гладя внучку по голове, он с любовью
перебирал в памяти, что в такой-то год в эту пору он сеял, и
с кем выходил в поле, и какая была у него тогда кобыла...
Внучка шепотом предложила пойти наломать веничков, про
которые мать уже давно толковала. Дед легкомысленно забыл
про пустую избу и, взяв за руку внучку, повел ее за деревню.
Идя по мягкой, давно неезженной полевой дороге, они
незаметно отошли от деревни с версту и принялись ломать
полынь.
Вдруг Дашка встрепенулась.
- Дедушка, глянь-ка! - заговорила она и быстро и
нараспев, - глянь-ка! Ах, ма-а- тушки!
Дед глянул и увидал бегущий вдали поезд. Он торопливо
подхватил внучку на руки и вынес ее на бугорок, а она
тянулась у него с рук и радостно твердила:
- Дедушка! Рысью, рысью!
Поезд разрастался и под уклон работал все быстрее, весь
блестя на солнце. Долго и напряженно глядела Дашка на
бегущие вагоны.
- Должно, к завтрему приедет, - сказала она в раздумье.
Блестя трубой, цилиндрами, мелькающим поршнем, колесами,
поезд тяжелым взмахом урагана пронесся мимо, завернул и
мелькнув задним вагоном, стал сокращаться и пропадать вдали.
Жаворонки пели в теплом воздухе... Весело и важно
кагакали грачи... Цвели цветы в траве около линии...
Спутанный меринок, пофыркивая, щипал подорожник, и дед
чувствовал, как даже мерину хорошо и привольно на весеннем
корму в это ясное утро.
- Здорово, сударушка, - закричал он, завидев идущего по
рельсам сторожа-солдата. - Здравия желаем, ваше благородие!
- прибавил он, чтобы подделаться к солдату и поболтать
немного.
- Здравствуй, - сказал солдат сухо, не вынимая изо рта
трубки.
- Иди, сударушка, покурим, - продолжал дед, - погуторь с
Кастрюком. Я, брат, ноне тоже замест часового приставлен.
- Я путь должон обревизовать к прибытию второго номера, -
ответил сторож и, наклонившись, тюкнул молотком по рельсе и
пошел дальше...

Бунин Иван Алексеевич   
«Три рассказа»