Архипелаг ГУЛаг. Том 3 (части 5, 6 и 7)

А
между двумя камерами-конюшнями была скважина, называлась "телефон", там с
утра до вечера лежало по охотнику с двух сторон и переговаривались о
новостях.
Все эти вольности нас пуще раззадоривали, мы прочней ощущали под ногами
землю, а под ногами наших охранников, казалось, она начинала припекать. И,
гуляя во дворе, мы запрокидывали головы к белесо-знойному июльскому небу. Мы
бы не удивились и нисколько не испугались, если бы клин чужеземных
бомбардировщиков выполз бы на небо. Жизнь была нам уже не в жизнь.
Встречно ехавшие с пересылки Карабас привозили слухи, что там уже
вывешивают листовки: "Довольно терпеть!" Мы накаляли друг друга таким
настроением -- и жаркой ночью в Омске, когда нас, распаренное, испотевшее
мясо, месили и впихивали в воронок, мы кричали надзирателям из глубины:
"Подождите, гады! Будет на вас Трумен! Бросят вам атомную бомбу на голову!"
И надзиратели трусливо молчали. Ощутимо и для них рос наш напор и, как мы
ощущали, наша правда. И так уж мы изболелись по правде, что не жаль было и
самим сгореть под одной бомбой с палачами. Мы были в том предельном
состоянии, когда нечего терять.
Если этого не открыть -- не будет полноты об Архипелаге 50-х годов.
Омский острог, знавший Достоевского, -- не какая-нибудь сколоченная из
тЈса наспех ГУЛаговская пересылка. Это -- екатерининская грозная тюрьма,
особенно еЈ подвалы. Не придумаешь лучших декораций для фильма, чем камера
здешнего подвала. Квадратное окошечко -- это вершина наклонного колодца,
там, наверху, выходящего на поверхность земли. По трехметровой глубине этого
проема видно, что тут за стены. И потолка-то в камере нет, а глыбой нависают
сходящиеся своды. И мокра одна стена: насачивается вода из почвы, подтекает
на пол. Утром и вечером здесь темно, ярким днЈм -- полутьма. Крыс нет, но
чудится, что ими пахнет. И хотя своды свисают так низко, что до них местами
достаешь рукой -- умудрились тюремщики и сюда встроить двухэтажные нары,
нижний настил едва над полом, у щиколотки.
Этот острог должен был бы, кажется, подавить те смутные бунтарские
предчувствия, которые росли в нас на распущенной Куйбышевской пересылке. Но
нет! Вечером при лампочке ватт на пятнадцать, слабенькой как свеча, лысый
старик Дроздов, ктитор одесского кафедрального собора, становится у глуби
оконного колодца и слабым голосом, но с чувством кончающейся жизни, поЈт
старую революционную песню:

Как дело измены, как совесть тирана
Осенняя ночка черна.
Чернее той ночи встаЈт из тумана
Видением грозным -- тюрьма!

Он поЈт только для нас, но тут хоть и громко кричи -- не услышат. При
пении бегает острый кадык под сухой бронзой его шейной кожи.

Страницы: (377) :  <<  ... 23242526272829303132333435363738 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Между окном и дверью вешалка, при виде которой наблюдательный зритель сразу
догадается, что никого из мужчин нет дома, так как на крючках не висит ни одной
шляпы и ни одного плаща. По другую сторону окна стенные часы с белым деревянным
циферблатом, черными железными гирями и медным маятником. Ближе к углу большой
дубовый поставец, нижнее отделение которого состоит из полок, уставленных
простой фаянсовой посудой, а верхнее - глухое и заперто на ключ. У стены, что
против очага, рядом с дверью в чулан, стоит черный диван, безобразный до
неприличия. При взгляде на него обнаруживается, что миссис Даджен не одна в
комнате. На диване спит девочка лет шестнадцати - семнадцати, диковатая и робкая
на вид; у нее черные волосы и обветренная кожа. На ней плохонькое платье -
рваное, линялое, закапанное ягодным соком и вообще не слишком чистое; оно падает
свободными складками, открывая босые загорелые ноги, и это позволяет
предположить, что под платьем надето не слишком много. В дверь стучат, но не
настолько громко, чтобы разбудить спящих. Потом еще раз, погромче, и миссис
Даджен слегка шевелится во сне. Наконец, слышно, как дергают замок, что сразу
заставляет ее вскочить на ноги.

М и с с и с Д а д ж е н (с угрозой). Ты что же это не отворяешь? (Видит, что
девочка уснула, и тотчас бурно дает выход накипевшему раздражению.) Скажите на
милость, а! Да это просто... (Трясет ее.) Вставай, вставай сейчас же! Слышишь?
Д е в о ч к а (приподнимаясь). Что случилось?
М и с с и с Д а д ж е н. Сейчас же вставай! Стыда в тебе нет, бессердечная ты
грешница! Отец еще в гробу не остыл, а она тут разоспалась.
Д е в о ч к а (еще полусонная). Я не хотела. Я нечаянно...
М и с с и с Д а д ж е н (обрывает ее). Да, да, за оправданиями у тебя дело не
станет. Нечаянно! (С яростью, так. как стук в дверь возобновляется.) Ты почему
же не идешь отворить дверь своему дяде, а? (Грубо сталкивает ее с дивана...

Шоу, Джордж Бернард (Shaw, George Bernard)   
«Ученик Дьявола»