Архипелаг ГУЛаг. Том 3 (части 5, 6 и 7)

Но теперь я другой человек и уже не сужу по
себе".
Удивительный В. П. Тарновский так и остался после срока на Колыме. Он
пишет стихи, которые не посылает никому. Размышляя, он вывел:

А досталась мне эта окраина,
Осудил на молчание Бог,
Потому что я видел Каина,
А убить его -- не мог.6

Жаль только: мы умрЈм все постепенно, не совершив достойного ничего.

___

А еще предстоят на воле бывшим зэкам -- встречи. Отцов -- с сыновьями.
Мужей -- с женами. И от этих встреч нечасто бывает доброе. За десять, за
пятнадцать лет без нас не могли сыновья вырасти в лад с нами: иногда просто
чужие, иногда и враги. И женщины лишь немногие вознаграждены за верное
ожидание мужей: столько прожито порознь, всЈ сменилось в человеке, только
фамилия прежняя. Слишком разный опыт жизни у него и у неЈ -- и снова сойтись
им уже невозможно.
Тут -- на фильмы и на романы кому-то, а в эту книгу не помещается.
Тут пусть будет один рассказ Марии Кадацкой (фото 8 -- они юные, фото 9
-- она сейчас).
"За первые 10 лет муж написал мне 600 писем. За следующие 10 -- одно, и
такое, что не хотелось жить. -- После 19 лет в свой первый отпуск он поехал
не к нам, а к родственникам, к нам же с сыном заехал проездом на 4 дня.
Поезд, с которым мы его ждали, в этот день был отменен. И после бессонной
ночи я легла отдохнуть. Слышу звонок. Незнакомый голос: "Мне Марию
Бенедиктовну". Открываю. Входит полный пожилой мужчина в плаще и шляпе.
Ничего не говоря, проходит смело. Я спросонья как будто забыла, что ждала
мужа. Стоим. "Не узнала?" -- "Нет". А сама всЈ думаю, что это -- кто-то из
родственников, которых
у меня много и с которыми я тоже не виделась много лет. Потом
посмотрела на его сжатые губы -- вспомнила, что мужа жду! -- и потеряла
сознание. -- Тут пришЈл сын, да еще заболевшим. И вот все трое, не выходя из
единственной комнаты, мы четыре дня сидели. И с сыном они были очень
сдержаны, и мне с мужем говорить почти не пришлось, разговор был общий. Он
рассказывал о своей жизни и ничуть не интересовался, как мы без него. Уезжал
опять в Сибирь, в глаза не смотрел при прощании. Я сказала ему, что муж мой
погиб в Альпах (он был в Италии, его освободили союзники)".
А бывают другого рода встречи, веселей. Можно встретить надзирателя или
лагерного начальника. Вдруг в Тебердинской турбазе узнаЈшь в физинструкторе
Славе -- норильского вертухая. Или в ленинградском "Гастрономе" Миша Бакст
видит -- лицо знакомое, и тот его заметил. Капитан Гусак, начальник
лаготделения, сейчас в гражданском. "Слушай, подожди-подожди! Где ты у меня
сидел?..

Страницы: (377) :  <<  ... 307308309310311312313314315316317318319320321322 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Час, когда я услышал ее сладостное приветствие, был точно
девятым этого дня. И так как впервые слова ее прозвучали, чтобы достигнуть
моих ушей, я преисполнился такой радости, что, как опьяненный, удалился от
людей; уединясь в одной из моих комнат, я предался мыслям о куртуазнейшей
госпоже. Когда я думал о ней, меня объял сладостный сон, в котором мне
явилось чудесное видение4. Мне казалось, что в комнате моей я вижу облако
цвета огня5 и в нем различаю обличье некого повелителя, устрашающего взоры
тех, кто на него смотрит. Но такой, каким он был, повелитель излучал великую
радость, вызывавшую восхищение. Он говорил о многом, но мне понятны были
лишь некоторые слова; среди них я разобрал следующие: "Ессe dominus tuus"*.
В его объятиях, казалось мне, я видел даму, которая спала нагая, лишь слегка
повитая кроваво-красным покрывалом. Взглянув пристально, я в ней узнал
госпожу спасительного приветствия, соизволившую приветствовать меня днем. И
в одной из рук своих, казалось мне, Амор держал нечто объятое пламенем, и
мне казалось, что он произнес следующие слова: "Vide cor tuum"**. Оставаясь
недолго, он, казалось мне, разбудил спящую и прилагал все силы свои, дабы
она ела то, что пылало в его руке; и она вкушала боязливо. После этого,
пробыв недолго со мной, радость Амора претворилась в горькие рыдания; рыдая,
он заключил в свои объятия госпожу и с нею -- чудилось мне -- стал
возноситься на небо6. Я почувствовал внезапно такую боль, что слабый мой сон
прервался и я проснулся. Тогда я начал размышлять о виденном и установил,
что час, когда это видение мне предстало, был четвертым часом ночи: отсюда
ясно, что он был первым из последних девяти ночных часов7. Я размышлял над
тем, чту мне явилось, и наконец решился поведать об этом многим из числа
тех, кто были в это время известными слагателями стихов8. И так как я сам
испробовал свои силы в искусстве складывать рифмованные строки, я решился
сочинить сонет, в котором приветствовал бы всех верных Амору, прося их
высказать то, что думают они о моем видении...

Данте Алигьери (Dante Alighieri)   
«Новая жизнь»