Архипелаг ГУЛаг. Том 3 (части 5, 6 и 7)

За свои деньги покупали телевизоры".4 У него остались очень
мрачные воспоминания от той короткой недоброй эпохи.
Потому что не может быть добра, если воспитатель стоит перед арестантом
как проситель, не имея позади себя ни плЈтки, ни БУРа, ни шкалы голода!
Но еще как будто было мало этого всего! -- еще двинули по Архипелагу
тараном зазонного содержания: арестанты вообще уходят жить за зону, могут
обзаводиться домами и семьями, зарплата им выплачивается, как вольным, вся
(уже не удерживается на зону, на конвой, на лагерную администрацию), а с
лагерем у них только та остаЈтся связь, что раз в две недели они приходят
сюда отмечаться.
Это был уже конец!.. Конец света или конец Архипелага, или того и
другого вместе! -- а юридические органы еще восхваляли это зазонное
содержание как гуманнейшее и новейшее открытие коммунистического строя!5
После этих ударов оставалось, кажется, только распустить лагеря -- и
всЈ. Погубить великий Архипелаг, погубить, рассеять и обескуражить сотни
тысяч практических работников с их жЈнами, детьми и домашним скотом, свести
на ничто их выслугу лет, их звания, их беспорочную службу!
И кажется это уже началось: стали приезжать в лагеря какие-то "Комиссии
Верховного Совета" или проще "разгрузочные" и, отстраняя лагерное
руководство, заседали в штабном бараке и выписывали ордера на освобождение с
такой лЈгкостью и безответственностью, будто это были ордера на арест.
Над всем сословием Практических Работников нависла смертельная угроза.
Надо было что-то предпринимать! Надо же было бороться!

___

Всякому важному общественному событию в СССР уготован один из двух
жребиев: либо оно будет замолчано, либо оно будет оболгано. Я не могу
назвать значительного события в стране, которое избежало бы этой рогатки.
Так и всЈ существование Архипелага: большую часть времени оно
замалчивалось, когда же что-нибудь о нЈм писали -- то лгали: во времена ли
великих Каналов или о разгрузочных комиссиях 1956-го года.
Да с комиссиями этими даже и без газетного наговора, без внешней
необходимости, мы сами способствовали, чтобы сентиментально прилгать тут.

Страницы: (377) :  <<  ... 330331332333334335336337338339340341342343344345 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...

Но мне до них какое дело,
Я в облаках моей мечты.
С недостижимого предела
Роняю любящим цветы.

Свечу и жгу лучом горячим,
И всем красивым шлю привет.
И я ничто - зверям незрячим,
Но зренью светлых - я расцвет!

14 августа. День.
Меррекюль, Эстляндской губ.


iii. Из записной книжки

(1904)

Как странно перебирать старые бумаги,
перелистывать страницы, которые жили - и погасли
для тебя, их написавшего. Они дороги и чужды, как
лепестки подаренных увядших цветов, как письма
женщин, в которых ты пробудил непонятность, что
зовется любовью, как выцветшие портреты отошедших
людей. Вот я смотрю на них, и многое в этом старом
удивляет меня новизной. В свете мгновений я
создавал эти слова. Мгновенья всегда единственны.
Они слагались в свою музыку, я был их частью,
когда они звенели. Они отзвенели и навеки унесли с
собой свою тайну. И я другой, мне перестало быть
понятным, что было так ярко-постижимо, когда я был
их созвучной и покорной частью, их соучастником. Я
другой, я один, мне осталось лишь несколько
золотых песчинок из сверкавшего потока времени,
несколько страстных рубинов, и несколько горячих
испанских гвоздик, и несколько красных мировых
роз.
Я живу слишком быстрой жизнью и не знаю
никого, кто так любил бы мгновенья, как я. Я иду,
я иду, я ухожу, я меняю, и изменяюсь сам. Я
отдаюсь мгновенью, и оно мне снова и снова
открывает свежие поляны. И вечно цветут мне новые
цветы.
Я откидываюсь от разума к страсти, я
опрокидываюсь от страстей в разум. Маятник влево,
маятник вправо. На циферблате ночей и дней
неизбежно должно быть движение. Но философия
мгновенья не есть философия земного маятника. Звон
мгновенья - когда его любишь как я - из области
надземных звонов. Я отдаюсь мировому, и Мир входит
в меня. Мне близки и звезды, и волны, и горы. Мне
близки звери и герои. Мне близки красивые и
некрасивые. Я говорю с другом, а сам в это время
далеко от него, за преградой веков, где-то в
древнем Риме, где-то в вечной Индии, где-то в той
стране, чье имя - Майя...

Бальмонт Константин Дмитриевич   
«Книга стихов. Горящие здания»