Архипелаг ГУЛаг. Том 3 (части 5, 6 и 7)

А п о с ы л к а в лагере -- это не только пища. Это -- всплеск
моральный, это -- кипучая радость, руки трясутся: ты не забыт, ты не одинок,
о тебе думают! Мы в наших каторжных Особлагерях могли получать
неограниченное число посылок (их вес -- 8 килограммов, был общепочтовым
ограничением). Хотя получали их далеко не все и неравномерно, но это
неизбежно повышало общий уровень питания в лагере, не было такой смертной
борьбы. Теперь введено и ограничение веса посылки -- 5 кг, и жестокая шкала
-- в год не более: шести-четырЈх-трЈх-двух посылок соответственно по
режимам! То есть на самом льготном общем режиме человек может получить раз в
два месяца пять килограммов, куда входят и упаковка и, может быть, что-то из
одежды -- и значит меньше 2 кг в месяц на в с е виды еды! А при режиме
особом -- 600 грамм в месяц...
Да если б их-то давали!.. Но и эти жалкие посылки разрешаются лишь тем,
кто отсидел более половины срока. И чтобы не имел никаких "нарушений" (чтобы
нравился оперу, воспитателю, надзирателю и надзирателеву поросЈнку)! И
обязательно 100% производственного выполнения! И обязательное участие в
"общественной жизни" колонии (в тех тощих концертах, о которых пишет
Марченко; в тех насильственных спартакиадах, когда человек падает от
слабости; или хуже -- в подручных надзорсостава).
ПоперхнЈшься и той посылкой! За этот ящичек, собранный твоими же
родственниками, -- требуют еще душу твою!
Читатель, очнитесь! Мы историю -- кончили, мы историю уже захлопнули.
Это -- сейчас, сегодня, когда ломятся наши продуктовые магазины (хотя бы в
столице), когда вы искренне отвечаете иностранцам, что наш народ вполне
насытился. А наших оступившихся (а часто ни в чем не виноватых, вы же
поверили наконец в мощь нашего правосудия!) соотечественников исправляют
голодом вот так! Им снится -- хлеб!
(Еще заметим, что самодурству лагерных хозяев предела нет, контроля
нет! Наивные родственники присылают бандероль -- с газетами или с
лекарствами. И бандероль засчитывают как посылку! -- очень много случаев
таких, из разных мест пишут. Начальник режима срабатывает как робот с
фотоглазом: штука! А посылку, пришедшую следом, -- отправляют назад.)
Зорко следится также, чтоб ни кусочек съедобный не был передан зэку и
при свидании! Надзиратели видят свою честь и свой опыт в том, чтоб такого не
допустить. Для этого приезжающих вольных женщин обыскивают, обшаривают перед
свиданием! (Ведь Конституцией же это не запрещено! Ну, не хочет -- пусть
уезжает, не повидавшись.)
Еще плотней заложен путь приходу д е н е ж н ы х п о с т у п л е н и й
в колонию: сколько бы ни прислано было родственниками, всЈ это зачисляется
на лицевой счЈт "до освобождения" (то есть, государство беспроцентно берЈт у
зэка взаймы на 10 и 25 лет).

Страницы: (377) :  <<  ... 336337338339340341342343344345346347348349350351 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... И чего, чего только ни бывало во время этого
звериного сна, когда спишь и в то же время все знаешь, что
вокруг тебя делается. Но никогда я не заботился, чтобы собирать
материалы для повести, никогда бы у меня из такого путешествия
не вышло ничего хорошего, потому что оно бы не было тогда
свободным, и большое великое должно бы подчиниться малому
личному. Я заботился только о добросовестном изучении местной
жизни, слушал все со вниманием и заносил иногда на лоскутке
бумаги (часто на папиросной) интересные мне слова.
Трудно так путешествовать, но что же делать, попробуйте
соединиться с ихтиологической экспедицией на Мурман, и вы
узнаете жизнь трески, но поработайте с поморами на их
первобытной шняке в океане по улову этой самой трески, и вы
узнаете жизнь всего края через жизнь трудового человека.

Лицо края.

Если бы жизнь пришлось повторять, я непременно бы сделался
краеведом, но не таким, какие они есть -- ученые специалисты,
или энциклопедисты, а таким, чтобы видел лицо края. Многие
думают, и этот предрассудок широко распространен, что если
изучить край во всех отношениях, и эти знания сложить, то и
получится полное представление о том или другом уголке земного
шара. Но я думаю, что сложить эти разные знания и получить из
них лицо края так же невозможно, как сварить в колбе из
составных элементов живого человека. Сколько вы ни изучайте
край и сколько вы ни складывайте полученные знания, и все-таки
непременно останутся места, наполнить жизнью которые может
только простак, сам обитатель этого края. Вот мне и кажется,
что настоящий краевед должен исходить не от своего знания,
например, какой-нибудь ихтиологии, а от жизни самого простака
(я не люблю слово обыватель)...

Пришвин Михаил Михайлович   
«Путешествие»