Архипелаг ГУЛаг. Том 3 (части 5, 6 и 7)

На
всех стройках дармоедов разгоняют, вот они и бегут сюда... Все лагерные
тупицы... и поныне работают, добивают стаж до пенсии, да и после этого не
уходят. Они не похудели. ЗаключЈнных они не считали и не считают за людей",
В. И. Д-в: "В Норильске п/я 288 нет ни одного "нового"; все те же
берианцы. Уходящих на пенсию заменяют они же (те, которые были изгнаны в
1956 году)... У них -- удвоение стажа, повышенные оклады, продолжительные
отпуска, хорошее питание. ИдЈт им 2 года за год и они додумываются уходить
на пенсию в 35 лет..."
П-н: "У нас на участке 12-13 здоровых парней, одетых в дублЈные шубы
чуть не до пят, шапки меховые, валенки армейские. Почему б им не пойти на
шахту, в рудник, на целину и там найти своЈ призвание, а здесь уступить
место более пожилым? Нет, их и цепью с волжского парохода туда не затащишь.
Наверно вот эти трутни так информировали вышестоящие органы, что зэ-ка
неисправимы -- ведь если зэ-ка станет меньше, то сократятся их штаты".
И так же попрежнему зэки сажают картошку на огородах начальства,
поливают, ухаживают за скотом, делают мебель в их дома.
Но кто же прав? кому же верить? -- в смятеньи воскликнет
неподготовленный читатель.
Конечно -- газетам! Верьте газетам, читатель. Всегда верьте -- нашим
газетам.

___

Энкаведешники -- сила. И они никогда не уступят добром. Уж если в 56-м
устояли -- постоят еще, постоят.
Это не только исправ-труд органы. И не только министерство Охраны. Мы
уже видели, как охотно поддерживают их и газеты, и депутаты. Потому что они
-- костяк. Костяк многого. Но не только сила у них -- у них и аргументы
есть. С ними не так легко спорить. Я -- пробовал.
То есть, я -- никогда не собирался. Но погнали меня вот эти письма --
совсем не ожидавшиеся мною письма от современных туземцев. Просили туземцы с
надеждой: сказать! защитить! очеловечить!
И -- кому ж я скажу? -- не считая, что и слушать меня не станут... Была
бы свободная печать, опубликовал бы это всЈ -- вот и высказано, вот и
давайте обсуждать!
А теперь (январь 1964) тайным и робким просителем я бреду по
учрежденческим коридорам, склоняюсь перед окошечками бюро пропусков, ощущаю
на себе неодобрительный и подозревающий взгляд дежурных военных. Как чести и
снисхождения должен добиваться писатель-публицист, чтобы занятые
правительственные люди освободили для него своЈ ухо на полчаса!
Но и еще не в этом главная трудность. Главная трудность для меня, как
тогда на экибастузском собрании бригадиров: о чЈм им говорить? каким языком?
ВсЈ, что я действительно думаю, как оно изложено в этой книге -- и
опасно сказать, и совершенно безнадЈжно. Это значит -- только голову
потерять в безгласной кабинетной тиши, не услышанному обществом, неведомо
для жаждущих и не сдвинув дело ни на миллиметр.

Страницы: (377) :  <<  ... 344345346347348349350351352353354355356357358359 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... И на той же стене, между рядами электрических кнопок и
распределительным щитом, висела открытая кобура, из которой торчала рукоятка
автоматического кольта-44.
В шесть часов, минута в минуту, когда серый утренний свет начал
просачиваться сквозь проволочную сетку. Дик Форрест, не поднимая глаз от
корректуры, протянул правую руку и нажал одну из кнопок во втором ряду. Пять
минут спустя на веранду неслышно вошел китаец в мягких туфлях. Он держал в
руках начищенный медный подносик, на котором стояли чашка с блюдцем,
крошечный серебряный кофейник и такой же молочник.
-- С добрым утром. О-Дай, -- приветствовал его Дик Форрест, улыбаясь не
только губами, но и глазами.
-- С добрым утром, хозяин, -- ответил О-Дай; он освободил на столе
место для подноса, налил в чашку кофе и сливки.
Увидев, что хозяин уже подносит одной рукой чашку к губам, а другой
продолжает делать пометки на корректуре, О-Дай поднял с пола обшитый
кружевами воздушный розовый чепчик и удалился. Он скрылся беззвучно, исчез,
как тень, в открытую застекленную дверь.
В шесть тридцать, минута в минуту, он вернулся с подносом побольше. Дик
Форрест отложил гранки, достал книгу, озаглавленную: "Промысловое разведение
лягушек", -- и приготовился завтракать. Завтрак был простой, но сытный:
снова кофе, полгрейпфрута, два яйца всмятку, сбитых в стакане с кусочком
масла и очень горячих, и ломтик в меру поджаренного бекона; он знал, что это
мясо от его свиньи и притом домашнего копчения.
К этому времени лучи солнца уже хлынули через сетку и залили кровать. С
наружной стороны сетки сидело несколько первых весенних мух, ошалевших от
ночного холода. Завтракая, Форрест следил за тем, как на них охотятся хищные
желтобрюхие осы. Более выносливые и менее чувствительные к заморозкам, чем
пчелы, они летали перед сеткой и накидывались на ошалевших мух. Эти
воздушные разбойники в желтых камзолах свирепо жужжали и, действуя почти без
промаха, схватывали свою жертву и улетали с ней. Последняя муха исчезла
раньше, чем Форрест сделал последний глоток кофе и, заложив спичкой книгу о
лягушках, принялся опять за корректуру...

Джек Лондон (Jack London)   
«Маленькая хозяйка Большого дома»