Архипелаг ГУЛаг. Том 3 (части 5, 6 и 7)

Тогда и тяжело говорить, когда слишком много есть, что' сказать. А тут
еще всЈ пришито и при каждом шевелении чувствую.
Но всЈ-таки приготовлена у меня главная тирада, и кажется ничто не
должно дЈрнуть. Вот я им о чЈм: откуда это взялось представление (я не
допускаю, что -- у них), будто лагерю есть опасность стать КУРОРТОМ, будто
если не населить лагерь голодом и холодом, то там воцарится блаженство? Я
прощу их несмотря на недостаточность личного опыта представить себе частокол
тех лишений и наказаний, который и составляет самое заключение: человек
лишен родных мест; он живЈт с тем, с кем не хочет; он не живЈт с тем, с кем
хочет (семья, друзья); он не видит роста своих детей; он лишЈн привычной
обстановки, своего дома, своих вещей, даже часов на руке; потеряно и
опозорено его имя; он лишЈн свободы передвижения; он лишЈн обычно и работы
по специальности; он испытывает постоянное давление на себя чужих, а то и
враждебных ему людей -- других арестантов, с другим жизненным опытом,
взглядами, обычаем; он лишЈн смягчающего влияния другого пола (не говоря уже
о физиологии); и даже медицинское обслуживание у него несравненно ухудшено.
Чем это напоминает черноморский санаторий? Почему так боятся "курорта"? Нет,
эта мысль не толкает их в лбы. Они не качнулись в стульях.
Так еще шире: мы хотим ли вернуть этих людей в общество? Почему тогда
мы заставляем их жить в окаянстве? Почему тогда содержание режимов в том,
чтобы систематически унижать арестантов и физически изматывать? Какой
государственный смысл получения из них инвалидов?
Вот я и выложился. И мне разъясняют мою ошибку: я плохо представляю
нынешний контингент, я сужу по прежним впечатлениям, я отстал от жизни. (Вот
это моЈ слабое место: я действительно н е в и ж у тех, кто там сейчас
сидит.) Для тех изолированных рецидивистов всЈ, что я перечислил -- это не
лишение вовсе. Только и могут их образумить нынешние режимы. (ДЈрг, дЈрг, --
это их компетенция, они лучше знают, кто сидит.) А вернуть в общество?.. Да,
конечно, да, конечно, -- деревянно говорят старички, и слышится: нет,
конечно, пусть там домирают, так спокойней нам да и вам.
А -- режимы? Один из очаковских старичков -- прокурор, тот в голубом,
со звездой на груди, а седые волосы редкими колечками, он и на Суворова
немного похож:
-- Мы уже начали получать отдачу от введения строгих режимов. Вместо
двух тысяч убийств в год (здесь это можно сказать) -- только несколько
десятков.
Важная цифра, я незаметно записываю. Это и будет главная польза
посещения, кажется.
К т о с и д и т! Конечно, чтобы спорить о режимах, надо знать, кто
сидит. Для этого нужны десятки психологов и юристов, которые бы поехали,
беспрепятственно говорили бы с зэками, -- а потом можно и поспорить.

Страницы: (377) :  <<  ... 346347348349350351352353354355356357358359360361 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
Он плескался подо мною,
Пену на берег гоня,
И понадобились трое,
Чтобы сбросить вниз меня.

И шампанским зашипели,
Закружились надо мной
Семь небес, как карусели,
И опять возник покой;
Но осталась, чуть мигая,
Вкось прибитая звезда,
Я просил сестру, рыдая,
Выпрямить ее тогда.

Но молчанье раскололось,
И в мой угол донесло,
Как диктует дикий голос
Бесконечное число
И рассказ: "Она сказала,
Он сказал, и я сказал..."
А луну, что мне сияла,
В голове я отыскал.

И слепец какой-то, плача,
Слез не в силах удержать,
Укорял меня, что прячу
Где-то я луну опять.
Стало жаль его немного,
Но он свистнул у стены.
И пресек мою дорогу
Черный Город Сатаны.

И на месте, спотыкаясь,
Я бежал, бежал года,
Занавеска, раздуваясь,
Не пускала никуда.
Рев возник и рос до стона
Погибающих миров -
И упал, почти до звона
Телеграфных проводов.

Лишь одна звезда светила
В напряженной тишине
И, хихикая, язвила
И подмигивала мне.
Звезды с высоты надменной
Ждали, кто бы мне помог.
От презренья всей вселенной
Я ничем спастись не мог.

Но живительным дыханьем
День вошел и засиял,
Понял я - конец страданьям,
И я к Господу воззвал.
Но, забыв, о чем молиться,
Я заплакал, как дитя,
И смежил мне сном ресницы
Ветер утренний, шутя.






ДУРАК Перевод К. Симонова

Жил-был дурак. Он молился всерьез
(Впрочем, как Вы и Я)
Тряпкам, костям и пучку волос -
Все это пустою бабой звалось,
Но дурак ее звал Королевой Роз
(Впрочем, как Вы и Я).

О, года, что ушли в никуда, что ушли,
Головы и рук наших труд -
Все съела она, не хотевшая знать
(А теперь-то мы знаем - не умевшая знать),
Ни черта не понявшая тут.

Что дурак растранжирил, всего и не счесть
(Впрочем, как Вы и Я) -
Будущность, веру, деньги и честь.
Но леди вдвое могла бы съесть,
А дурак -на то он дурак и есть
(Впрочем, как Вы и Я)...

Киплинг Редьярд (Kipling Rudyard)   
«Стихи»