Архипелаг ГУЛаг. Том 3 (части 5, 6 и 7)

...Если б не был царь слаба'к, догадался бы и он 9-го января в
Петербурге ловить рабочих с хоругвями и лепить им бандитизм. И никакого бы
"революционного движения" как не бывало.
Вот и в г. Александрове в 1961 г., за год до Новочеркасска, милиция
забила насмерть задержанного и потом помешала нести его на кладбище мимо
своего "отделения". Толпа разъярилась -- и сожгла отделение милиции. Тотчас
же были аресты. (Сходная история, в близкое время -- и в Муроме.) Ка'к
теперь рассматривать арестованных? При Сталине получал 58-ю даже портной,
воткнувший иголку в газету. А теперь рассудили умней: разгром милиции не
считать политическим актом. Это -- будничный бандитизм. Такая была
инструкция спущена: "массовые беспорядки" -- политикой не считать. (А что ж
тогда вообще -- политика?)
Вот -- и не стало политических.
А еще ведь льЈтся и тот поток, который никогда не иссякал в СССР. Те
преступники, которых никак не коснулась "благодетельная волна, вызванная к
жизни..." и т. д. Бесперебойный поток за все десятилетия -- и когда
"нарушались ленинские нормы", и когда соблюдались, а при Хрущеве -- так с
новым остервенением.
Это -- верующие. Кто сопротивлялся новой жестокой волне закрытия
церквей. Монахи, которых выбрасывали из монастырей (здесь многое сообщил нам
Краснов-Левитин). Упорные сектанты, особенно кто отказывался от военной
службы -- уж тут не взыщите, прямая помощь империализму, по нашим мягким
временам на первый раз -- 5 лет.
Но эти уж -- никак не политические, это -- "религиозники", их надо же
воспитывать: увольнять с работы за веру одну; подсылать комсомольцев бить у
верующих стЈкла; административно обязывать верующих являться на
антирелигиозные лекции; автогеном перепиливать церковные двери, тракторными
тросами сваливать купола, разгонять старух из пожарной кишки. (Это и есть
диалог, товарищи французские коммунисты?)
Как заявили почаевским монахам, в Совете Депутатов Трудящихся: "если
исполнять советские законы, то коммунизма придется долго ждать".
И только в крайнем случае, когда воспитание не помогает -- ну, тогда
приходится прибегать к закону.
Но тут-то мы и можем блеснуть алмазным благородством нашего
сегодняшнего Закона: мы не судим закрыто, как при Сталине, не судим заочно
-- а даже полупублично (с присутствием полупублики).
Держу в руках запись: процесс над баптистами в г. Никитовка, Донбасс,
январь 1964 г.
Вот как он происходит. Баптистов, приехавших поприсутствовать, -- под
предлогом выяснения личности задерживают на трое суток в тюрьме (пока суд
пройдЈт и напугать). Кинувший подсудимым цветы (вольный гражданин!) получил
10 суток. Столько же получил и баптист, ведший запись суда, запись его
отобрали (сохранилась другая).

Страницы: (377) :  <<  ... 358359360361362363364365366367368369370371372373 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...
-- И вы думаете, что со временем все женщины будут ученые?
-- Со временем, конечно. Взять пример с нашего быта и
деревенского: вы знаете, например, как теперь в деревне ценится
жених, какое, пользуясь нашим временем, он заламывает приданое
с невесты.
-- Но как же и быть без приданого?
-- Как быть? вот у меня пустая комната, привожу к себе жену
и говорю: будем жить, как я живу, так и ты...
-- Вам хорошо, у вас пустая комната, и, так сказать, голова,
а ежели изба, хомуты и прочее, а женщина у печи и на скотный
двор ходит, и я всякую вещь должен завести для совместной
жизни, то как же я стану на хозяйство без приданого?
С этого момента я стал решительно на защиту хозяйственного
быта в избе с вещами, с приданым, против жизни головой в пустой
комнате, знаю я это житье -- довольно!
-- А почему? -- резко спросил меня политраб.
Это было совершенно особенное почему, не то обычное научное
в смысле детерминизма, холодное, бесстрастное, а совершенно
такое же, как в Голубиной книге и у детей, источник чего --
моральная или эстетическая и вообще желанная качественность.
Я вооружился терпением ученого и решил, заключив вопрос о
приданом в цепь исторических причин, увести политраба в
бесконечность прошлого и, возвратясь оттуда, вдруг представить
дело в таком виде, что вся совокупность наших знаний о приданом
не даст нам троим -- скорняку, политрабу и мне -- согласно
решить в данный момент, следует брать приданое или не следует.
Я не рассчитал того, что цепь причин бесконечна, и политраб
загонит меня своим "почему" в беспредельность и никогда не даст
возможности вернуться к приданому в настоящий момент. Дело
осложнилось еще и тем, что скорняк понимал нас по-своему,
вмешивался и все перебивал примером из жизни какого-то купца
Василия Ивановича. Я, например, говорю:
-- Когда между враждующими славянскими народами явились
базары, кончаются воинственные набеги за женщинами,
прекращается умыкание жен.
-- А почему? -- спрашивает политраб...

Пришвин Михаил Михайлович   
«Голубиная книга»