Архипелаг ГУЛаг. Том 3 (части 5, 6 и 7)

Конвой всегда нас видел только на расстоянии, возможном для
автоматной изготовки и выстрела, никого из нас по фамилиям, разумеется, не
знал, и, одинаково одетых, не различал бы если б не наши номера. Теперь же
конвоиры примечали, кто в колонне разговаривал, или путал пятерки, или рук
не держал назад, или поднял что-нибудь с земли -- и достаточно было рапорта
начкара в лагерь, чтобы виновника ждал карцер.
Конвой был еще одной силой, сжимающей воробышка нашей жизни в жмых. Эти
"краснопогонники", регулярные солдаты, эти сынки с автоматами были силой
тЈмной, нерассуждающей, о нас не знающей, никогда не принимающей объяснений.
От нас к ним ничто не могло перелететь, от них к нам -- окрики, лай собак,
лязг затворов и пули. И всегда были правы они, а не мы.
В Экибастузе на подсыпке железнодорожного полотна, где зоны нет, а есть
оцепление, один зэк в дозволенной черте ступил несколько шагов, чтобы взять
свой хлеб из брошенной куртки -- а конвоир вскинулся и убил его. И он был,
конечно, прав. И получить мог только благодарность. И, конечно, не
раскаивается по сей день. А мы ничем не выразили возмущения. И, разумеется,
не писали никуда (да никто б нашей жалобы и не пропустил).
19 января 1951 года наша колонна в пятьсот человек подошла к объекту
АРМу. С одной стороны была зона, и тут уже не стояло солдат. Вот-вот должны
были впускать нас в ворота. Вдруг заключЈнный Малой (а на самом деле --
рослый широкоплечий парень) ни с того, ни с сего отделился от строя и как-то
задумчиво пошЈл на начальника конвоя. Впечатление было, что он не в себе,
что он сам не понимает, что' делает. Он не поднял руки, он не сделал ни
одного угрожающего жеста, он просто задумчиво пошЈл. Начальник конвоя,
франтоватый гаденький офицер -- перепугался и стал задом наперЈд бежать от
Малого, что-то визгливо крича и никак не умея вынуть пистолета. Против
Малого быстро выдвинулся сержант-автоматчик и за несколько шагов дал ему
очередь в грудь и живот, тоже медленно отходя. И Малой, прежде чем упасть,
еще шага два продолжал своЈ медленное движение, а из спины его, по следу
невидимых пуль, вырвались видимые клочки ваты из телогрейки. Но хотя Малой
упал, а мы, вся остальная колонна, не шевельнулись, начальник конвоя так был
перепуган, что выкрикнул солдатам боевую команду, и со всех сторон захлопали
автоматы, полосуя чуть выше наших голов, застучал пулемЈт, развЈрнутый
заранее на позиции, во много голосов, состязаясь в истеричности, нам
кричали: "Ложись! Ложись! Ложись!" И пули пошли ниже, ниже, в проволоку
зоны.

Страницы: (377) :  <<  ... 36373839404142434445464748495051 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Вчера вечером на
деревне был шум, крик, трусливый лай и визг собак: с
удивительной дерзостью, когда по избам уже ужинали, волк
зарезал в одном дворе овцу и едва не унес ее - вовремя
выскочили на собачий гам мужики с дубинами и отбили ее, уже
околевшую, с разорванным боком. Теперь барышня нервно
хохочет, зажигает и бросает в темноту спички, весело крича.
- Волков боюсь!
Спички освещают удлиненное, грубоватое лицо юноши и ее
возбужденное широкоскулое личико. Она кругло,
по-малорусски, повязана красным платочком, свободный вырез
красного ситцевого платья открывает ее круглую крепкую шею.
Качаясь на бегу тележки, она жжет и бросает в темноту
спички, будто не замечая, что гимназист обнимает ее и целует
то в шею, то в щеку, ищет ее губы Она отодвигает его локтем,
он намеренно громко и просто, имея в виду малого на козлах,
говорит ей:
- Отдайте спички. Мне закурить нечем будет.
- Сейчас, сейчас! - кричит она, и опять вспыхивает
спичка, потом зарница, и тьма еще гуще слепит теплой
чернотой, в которой все кажется, что тележка катится назад.
Наконец, она уступает ему долгим поцелуем в губы, как вдруг,
толчком мотнув их обоих, тележка точно натыкается на что-то
- малый круто осаживает лошадей.
- Волки! - вскрикивает он.
В глаза бьет зарево пожара в дали направо. Тележка стоит
против того леска, что открывался при зарницах. Лесок от
зарева стал теперь черным и весь зыбко дрожит, как дрожит и
все поле перед ним в сумрачно-красном трепете от того жадно
несущегося в небе пламени, которое, несмотря на даль,
полыхает с бегущими в нем тенями дыма точно в версте от
тележки, разъяряется все жарче и грознее, охватывает
горизонт все выше и шире, - кажется, что жар его уже доходит
до лица, до рук, виден даже над чернотой земли красный
переплет какой-то сгоревшей крыши. А под стеной леса стоят,
багрово серея, три больших волка, и в глазах у них мелькает
то сквозной зеленый блеск, то красный, - прозрачный и яркий,
как горячий сироп варенья из красной смородины. И лошади,
шумно всхрапнув, вдруг диким галопом ударяют вбок, влево, по
пашне, малый, на вожжах, валится назад, а тележка, со стуком
и треском, мотаясь, бьется по взметам...

Бунин Иван Алексеевич   
«Волки»