Архипелаг ГУЛаг. Том 3 (части 5, 6 и 7)

Мы, полтысячи, не бросились на стрелков, не смяли их, а все повалились
ничком и так, уткнувшись лицами в снег, в позорном, беспомощном положении, в
это крещенское утро дольше четверти часа лежали как овцы -- всех нас они
шутя могли бы перестрелять и не несли бы ответа: ведь попытка к бунту!
Такие мы были подавленные жалкие рабы на первом и втором году особых
лагерей -- и о периоде этом довольно сказано в "Иване Денисовиче".
Как же это сложилось? Почему многие тысячи этой скотинки, Пятьдесят
Восьмой, -- но ведь политических же, чЈрт возьми? Но ведь теперь-то --
отделЈнных, выделенных, собранных вместе -- теперь-то, кажется,
политических? -- вели себя так ничтожно? так покорно?
Эти лагеря и не могли начаться иначе. И угнетЈнные, и угнетатели пришли
из ИТЛ'овских лагерей, и десятилетия рабской и господской традиции стояли и
за теми и за другими. Образ жизни и образ мыслей переносился вместе с живыми
людьми, они притепляли и поддерживали его друг в друге, потому что ехали по
несколько сот человек с одного лаготделения. На новое место они привозили с
собой всеобщую внушЈнную уверенность, что в лагерном мире человек человеку
-- крыса и людоед, и не бывает иначе. Они привозили в себе интерес к одной
лишь своей судьбе и полное равнодушие к судьбе общей. Они ехали, готовые к
беспощадной борьбе за захват бригадирства, за теплые придурочьи места на
кухне, в хлеборезке, в каптЈрках, в бухгалтерии и при КВЧ.
Но когда на новое место едет одиночка, он в своих расчЈтах устроиться
там может полагаться только на случайную удачу и на свою бессовестность.
Когда же долгим этапом, две-три-четыре недели везут в одном вагоне, моют в
одних пересылках, ведут в одном строю уже довольно сталкивавшихся лбами, уже
хорошо оценивших друг в друге и бригадирский кулак, и умение подползать к
начальству, и умение кусать из-за угла, и умение тянуть "налево",
отворачивая от работяг, -- когда вместе этапируют уже спевшееся кубло
придурков, -- естественно, им не предаваться свободолюбивым мечтам, а дружно
перенести эстафету рабства, сговориться, как они будут захватывать ключевые
посты в новом лагере, оттесняя придурков из других лагерей. А работяги
тЈмные, вполне смирившиеся со своей корявой тЈмной судьбой, сговариваются,
как им на новом месте составить бригаду получше да подпасть под сносного
бригадира.
И все эти люди бесповоротно забыли не только то, что каждый из них --
человек, и несЈт в себе Божий огонь, и способен на высшую участь, но забыли
даже, что спину можно бы и разогнуть, что простая свобода есть такое же
право человека, как воздух, что все они -- так называемые политические, и
вот теперь остаются промеж себя.

Страницы: (377) :  <<  ... 37383940414243444546474849505152 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Молодая девушка, побужденная
к такому страшному поступку известным душевным движением, которое пересилило
его ужас, была, несомненно, кротким и прекрасным существом, созданным для
того, чтобы быть любимым и обожаемым, и, таким образом, она была
насильственно отброшена от своей мягкой натуры неотвратимою силой
обстоятельств и убеждения. Преступление было быстро обнаружено, и, несмотря
на самые настойчивые просьбы, с которыми обращались к Папе наиболее
высокопоставленные лица в Риме, виновные были казнены. Старик Ченчи в
продолжение своей жизни неоднократно покупал у Папы, за сумму в сто тысяч
крон, прощение своим преступлениям, для которых нет слов, - так они
чудовищны; поэтому смертная казнь для его жертв вряд ли может быть объяснена
любовью к правосудию. Среди других побудительных мотивов к строгости Папа,
вероятно, чувствовал, что, кто бы ни убил графа Ченчи, во всяком случае
убийца лишал его казну верного и богатого источника доходов. Папское
правительство предприняло крайние меры предосторожности против опубликования
фактов, являющихся таким трагическим доказательством собственного его
беззакония и слабости; так что пользование манускриптом, до последнего
времени, было связано с известными затруднениями. Сообщить читателю такие
события, представив ему все чувства тех, кто был в них некогда действующими
лицами, изобразить их надежды и опасения, их уверенность в успехе и
предчувствие темного исхода, их разнородные интересы, страсти и мнения,
связанные взаимодействием и соперничеством, но в своей разнородности как бы
вступившие в один тайный заговор и ведущие к одному страшному концу,
изобразить все это - значит бросить полосы света в самые сокровенные области
человеческого сердца и сделать явным то, что есть тайного в его темных
пещерах...

Бальмонт Константин Дмитриевич   
«Переводы Шелли. Ченчи»