Архипелаг ГУЛаг. Том 3 (части 5, 6 и 7)

Они
имели свободу выбора -- и выбрали так.5
Эти же десятки и сотни тысяч -- полицаи и каратели, старосты и
переводчики -- все вышли из граждан советских. И молодых было средь них
немало, тоже возросших после Октября.
Что же их заставило?.. Кто это такие?
А это прежде всего те, по чьим семьим и по ком самим прошлись гусеницы
Двадцатых и Тридцатых годов. Кто в мутных потоках нашей канализации потерял
родителей, родных, любимых. Или сам тонул и выныривал по лагерям и ссылкам,
тонул и выныривал. Чья нога довольно назябла и перемялась в очередях к
окошку передач. И те, кому в жестокие эти десятилетия перебили, перекромсали
доступ к самому дорогому на земле -- к самой земле, кстати, обещанной
великим Декретом и за которую, между прочим, пришлось кровушку пролить в
Гражданскую войну. (Другое дело -- дачные майораты офицеров Советской армии,
да обзаборенные подмосковные поместья: это -- нам, это можно). Да еще
кого-то хватали "за стрижку колосков". Да кого-то лишили права жить там, где
хочешь. Или права заниматься своим издавним и излюбленным ремеслом (мы все
ремЈсла громили с фанатизмом, но об этом уже забыто).
Обо всех таких у нас говорят (а сугубо -- агитаторы, а трегубо --
напостовцы-октябристы) с презрительной пожимкой губ: "обиженные советской
властью" "бывшие репрессированные", "бывшие кулацкие сынки", "затаившие
чЈрную злобу к советской власти".
Один скажет -- а другой кивает головой. Как будто что-то понятно стало.
Как будто народная власть имеет право обижать своих граждан. Как будто в
этом и есть исходный порок, главная язва: обиженные... затаившиеся...
И не крикнет никто: да позвольте же! да чЈрт же вас раздери! да у вас
бытие-то в конце концов -- определяет сознание или не определяет? Или только
тогда определяет, когда вам выгодно? а когда невыгодно, так чтоб не
определяло?
Еще так у нас умеют говорить с лЈгкой тенью на челе: "да, были допущены
некоторые ошибки". И всегда -- эта невинно-блудливая безличная форма --
допущены, только неизвестно кем. Чуть ли не работягами, грузчиками да
колхозниками допущены. Никто не имеет смелости сказать: партия допустила!
бессменные и безответственные руководители допустили! А кем же еще, кроме
имеющих власть, они могли быть "допущены"? На одного Сталина валить? -- надо
же и чувство юмора иметь. Сталин допустил -- так вы-то где были, руководящие
миллионы?
Впрочем, и ошибки эти в наших глазах разошлись как-то быстро в
туманное, неясное, бесконтурное пятно и не числятся уже плодом тупости,
фанатизма и зломыслия, а только в том все ошибки признаны, что коммунисты
сажали коммунистов. А что 15 -- 17 миллионов крестьян разорено, послано на
уничтожение, рассеяно по стране без права помнить и называть своих родителей
-- так это вроде и не ошибка.

Страницы: (377) : 123456789101112131415 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...

Но осень трезвая идет.
И, тяжко нагружен,
Поник под бременем забот,
Согнулся старый Джон.

Настало время помирать -
Зима недалека.
И тут-то недруги опять
Взялись за старика.

Его свалил горбатый нож
Одним ударом с ног,
И, как бродягу на правеж,
Везут его на ток.

Дубасить Джона принялись
Злодеи поутру.
Потом, подбрасывая ввысь,
Кружили на ветру.

Он был в колодец погружен,
На сумрачное дно.
Но и в воде не тонет Джон
Ячменное Зерно.

Не пощадив его костей,
Швырнули их в костер,
А сердце мельник меж камней
Безжалостно растер.

Бушует кровь его в котле,
Под обручем бурлит,
Вскипает в кружках на столе
И души веселит.

Недаром был покойный Джон
При жизни молодец, -
Отвагу подымает он
Со дна людских сердец.

Он гонит вон из головы
Докучный рой забот.
За кружкой сердце у вдовы
От радости поет...

Так пусть же до конца времен
Не высыхает дно
В бочонке, где клокочет Джон
Ячменное Зерно!


СТАРАЯ ДРУЖБА

Забыть ли старую любовь
И не грустить о ней?..

Бёрнс Роберт (Burns Robert)   
«Роберт Бёрнс в переводах Маршака»