Архипелаг ГУЛаг. Том 3 (части 5, 6 и 7)

Уже это было демонстрацией: самый
популярный в лагере человек собирает миски, чтобы не подохнуть с голоду. А
второе, для чего это еще было ему нужно -- собирая миски, пританцовывая,
гримасничая, всЈ время в центре внимания, он тЈрся между работягами и сеял
мятежные мысли.
То неожиданно дЈрнет со стола миску с еще нетронутой кашей, когда
работяга только ест баланду. Работяга вздрогнет, схватится за миску, а
Кишкин разойдЈтся в улыбке (у него было лунообразное лицо, но с жЈсткостью):
-- Пока у вас каши не тронь, вы ни о чЈм не схватитесь.
И поплыл с горой мисок, пританцовывая.
Уж сегодня не только в этой бригаде будут ребята передавать очередную
шутку Кишкина.
Другой раз он наклонился к столу, и все обернутся к нему от мисок.
Вращая глазами, как игрушечный кот, с совершенно дурацким видом Кишкин
спросит:
-- Ребята! Если отец -- дурак, а мать -- проститутка, так дети будут
сытые или голодные?
И не дожидаясь ответа, слишком явного, тычет пальцем в стол с рыбьими
костями:
-- Семь-восемь миллиардов пудов в год разделите на двести миллионов!
И убежал. А мысль-то какая простая! -- отчего ж мы не делили до сих
пор? Давно уже отрапортовано, что собираем восемь миллиардов пудов зерна в
год, значит, печЈного хлеба в день даже на младенца -- два килограмма. А мы,
мужики здоровые, целый день долбим землю -- и где ж они?
Кишкин разнообразит формы. Иногда эту же мысль начинает с другого конца
-- с "лекции о припЈке". Такое время, когда перед лагерной или рабочей
вахтой стоит колонна и можно разговаривать, он использует для речей. Один из
его постоянных лозунгов: "Развивайте лица!" "Иду я по зоне, ребята, и
смотрю: у всех такие неразвитые лица. Только о перловой бабке думают, больше
ни о чЈм."
То неожиданно, без связи и объяснений, крикнет при толпе зэков:
"Дарданел! Дичь!" Будто непонятно. Но крикнет один раз, другой -- и все
вдруг ясно начинают понимать, кто этот Дарданел, и уже кажется так забавно и
так метко, что и усы зловещие на этом лице видны: Дарданел!
Пытаясь, со своей стороны, высмеять Кишкина, начальник громко
спрашивает его близ вахты: "Что это ты, Кишкин, лысый такой? Наверно всЈ
труха'ешь?" Не задерживаясь минуты, Кишкин отвечает при всей толпе: "Что ж,
Владимир Ильич тоже труха'л, да?"
То ходит Кишкин по столовой и объявляет, что сегодня после сбора мисок
будет учить доходяг чарльстону.
Вдруг невидаль -- привезли кино! И вечером в той же столовой, без
экрана, прямо на белой стене его показывают. Народу набралось -- невместимо,
сидят и на лавках, и на столах, и между лавками, и друг на друге. Но не
успели показать часть -- останавливают. Пустой белый сноп света упирается в
стену, и мы видим: пришло несколько надзирателей, выбирают себе место
поудобнее.

Страницы: (377) :  <<  ... 74757677787980818283848586878889 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Молодой снежок чуть
запорошил крепкий, старый. От бани в саду, стеклянно блещущей крышей, бежит
гончая Заливка. "Здравствуй, -- говорит ей Хрущев. -- Мы одни с тобой не
спим. Жалко спать, коротка жизнь, поздно начинаешь понимать, как хороша
она..."
Он подходит к снегуру и медлит минуту. Потом решительно, с
удовольствием ударяет в него ногою. Летят рога, рассыпается белыми комьями
бычья голова... Еще один удар, - и остается только куча снега. Озаренный
луной, Хрущев стоит над нею и, засунув руки в карманы куртки, глядит на
блещущую крышу. Он наклоняет к плечу свое бледное лицо с черной бородой,
свою оленью шапку, стараясь уловить и запомнить оттенок блеска. Потом
поворачивается и медленно идет по тропинке от дома к скотному двору.
Двигается у ног его, по снегу, косая тень. Дойдя до сугробов, он пробирается
между ними к воротам. Ворота отзынуты. Он заглядывает в щель, откуда резко
тянет северным ветром. Он с нежностью думает о Коле, думает о том, что в
жизни все трогательно, все полно смысла, все значительно...

Бунин Иван Алексеевич   
«Снежный бык»