Архипелаг ГУЛаг. Том 3 (части 5, 6 и 7)

наметили лавку и приказывают всем заключЈнным, сидящим там,
освободить. Те решаются не встать -- ведь несколько лет не видели, уж так
посмотреть хочется! Голоса надзирателей грозней, кто-то говорит: "А ну,
перепиши их номера!" ВсЈ кончено, придется уступать. И вдруг на весь темный
зал -- кошачье-резкий, насмешливый, всем знакомый голос Кишкина: -- Ну
правильно, ребята, надзирателям же негде больше кино посмотреть, уйдЈм!
Общий взрыв смеха. О, смех, о, силища! Вся власть -- за надзирателями,
но они, не переписав номеров, отступают с позором.
-- Где Кишкин? -- кричат они.
Но и Кишкин больше голоса не подаЈт, нет Кишкина!
Надзиратели уходят, кино продолжается.
На другой день Кишкина вызывают к начальнику режима. Ну, дадут суток
пять! Нет, вернулся, улыбается. Написал такую объяснительную записку: "Во
время спора надзирателей с заключЈнными из-за мест в кино, я призвал
заключЈнных уступить, как положено, и уйти". За что ж его сажать?
Эту бессмысленную страсть заключЈнных к зрелищам, когда они способны
забыть себя, своЈ горе, своЈ унижение -- за кусочек киноленты или спектакля,
где всЈ издевательски будет подаваться как благополучное, Кишкин тоже умело
высмеивает. Перед таким концертом или кино собирается всегда стадо желающих
попасть. Но вот дверь долго не открывают, ждут старшего надзирателя, который
будет по спискам запускать лучшие бригады -- ждут и уже полчаса рабски стоят
сплошняком, сжав друг другу рЈбра. Кишкин позади толпы сбрасывает ботинки, с
помощью соседа вскакивает на плечи задних -- и босиком ловко бежит по
плечам, по плечам, по плечам всей толпы -- до самой заветной двери! Стучит в
неЈ, всем коротким своим телом Паташона извиваясь, показывая, как его печЈт
туда попасть! -- и так же быстро по плечам, по плечам бежит назад и
соскакивает. -- Толпа сперва смеЈтся. Но пронимает еЈ тут же стыд:
действительно, стоим как бараны. Добра! Не видели!
И расходятся. Когда приходит надзиратель со списком -- впускать почти
некого, не ломится никто, хоть ходи и загоняй палкой.
Другой раз в просторной столовой начинается-таки концерт. Уже все
сидят. Кишкин вовсе не бойкотирует концерта. Он тут же, в своЈм зеленом
жилете, приносит и уносит стулья, помогает раздвигать занавес. Всякое его
появление вызывает аплодисменты и одобрение зала. Внезапно пробежит по
авансцене, будто за ним гонятся, и предупредительно тряся рукой, прокричит:
"Дарданел! Дичь!" Хохот. Но вот что-то замешкались: занавес открыт, сцена
пуста, и никого нет. Кишкин сейчас же вылетает на сцену. Ему смеются, но тут
же смолкают: вид у него не только комический, а обезумевший, глаза выкачены,
смотреть на него страшно.

Страницы: (377) :  <<  ... 75767778798081828384858687888990 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Ведь природа существует в мысли первого источника движения, т.е.
Бога, а затем – в небе, как в орудии, посредством которого подобие вечной
доброты раскрывается в текучей материи. И подобно тому, как если при совершенном
мастере и наилучшем орудии окажется изъян в форме искусства, то его надлежит
всецело приписывать материи3, так и в том случае, когда Бог достигает предела
совершенства, а его орудие (каковым является небо) не терпит ни малейшего ущерба
в должном своем совершенстве, что явствует из философских рассуждений наших о
небе, приходится все изъяны в земных вещах считать изъянами, зависящими от
лежащей в основе материи, не входящими в намерения Бога-созидателя [c.56] и
неба; и все, что есть в земных вещах хорошего, поскольку оно не может
проистекать от материи, существующей лишь в потенции, происходит первично от
Бога-мастера, а затем от неба, которое есть орудие божественного искусства,
обычно называемого природой. Уже из этого явствует, что право, будучи благом,
первично существует в мысли Бога, и что все, существующее в мысли Бога, есть Бог
(в соответствии со словами: “И все созданное было в нем жизнью”4); Бог же
наиболее желает самого себя, следовательно, право, поскольку оно находится в
Боге, есть предмет желания Бога. И так как воля и предмет воли в Боге одно и то
же, то следует далее, что божественная воля есть это право. И далее из этого
следует, что право в вещах есть не что иное, как подобие божественной воли.
Отсюда мы заключаем, что все несозвучное божественной воле не может быть этим
правом, а все, что божественной воле созвучно, есть это право. Вот почему
спрашивать, по праву ли совершено что-либо (хотя слова и другие), значит
спрашивать, совершено ли это в согласии с тем, чего хочет Бог. Итак, в качестве
исходного предложения нужно выдвинуть следующее: все, чего Бог хочет в обществе
человеческом, то надлежит считать истинным и подлинным правом. Кроме того нужно
помнить о том, чему учит Философ в первых книгах “Никомаховой этики”: “Не в
любой материи одинаково следует искать [c...

Данте Алигьери (Dante Alighieri)   
«Монархия (2-я книга)»