Бодался теленок с дубом

И вся
Передовая Теория воспринимается тогда нисколько не мёртвой,
но - родником для духовной жажды.) Другое требование
университетской успешности - для поступления в аспирантуру,
состояло в том, чтобы быть комсомольцем, да не рядовым, а
заметным на факультете. (Это требование не упустили многие,
да даже, не смейтесь, автор этих строк, хоть и не для
аспирантуры - уж так велось для успешливых советских молодых
людей 30 х-50-х годов.)
Но что делать п_о_с_л_е всякого учения? Ведь
литературный критик ещё уязвимее художника для любого
политического разноса. Как же иметь выдающиеся способности и
несмотря на это найти им простор? Сама природа защищает свои
творения, снабжает их качествами для выживания. Поколение,
кончавшее среднюю школу близ великого сталинского
семидесятилетия, не расщепляло в себе служебности и
искренности, это перевивалось в нём - и оно могло брать
воздух там, где его совсем не было. Во всяком случае, мы
видим, что Лакшин не задохнулся: он вёл семинары в
Университете, стал нерядовым критиком, даже заведывал
отделом критики "Литгазеты", а через комиссию по
наследству Щеглова, утерянного "Новым миром", всё ближе
становится к этому журналу, сдруживается с редколлегией,
замечен и излюблен Твардовским, который решает, что вот
этого мальчика он выведет в литературные звёзды.
И взял его, с ревнивым нетерпением к своим лучшим
открытиям, и приобрёл перо, украшающее журнал. Правилен был
и выбор Лакшина: он нашёл единственную из ста невозможностей
расцвести в этой стране, в эти годы - защищённый верным
прочным крылом Твардовского. И быстро стало укрепляться их
взаимопонимание, двоякое: художественное и общественное, две
линии, которые Твардовскому всегда очень трудно было
гармонировать, он как бы разными органами их воспринимал, а
у Лакшина всегда сходилось ладно и примирительно, всегда
подворачивались ленинские цитаты, которые соединяли
мостиками несоединимое. В апреле 1964-го у меня записано:
"Вл. Яков, принимается Твардовским предпочтительно перед
другими членами редакции", легко вхож к нему в кабинет. Как
ни был А. Т. издавна близок с Дементьевым, он чутьём
художника ощущал, что дементьевские формулы уж слишком
окостенели, что надо связывать судьбу журнала с более
гибким, отзывчивым молодым поколением. С другой стороны,
сколько я помню и могу теперь сопоставить, мнение
наблюдательного, внимательного, догадливого Лакшина всегда
совпадало с мнением Твардовского, иногда опережая и ещё
невысказанное и хорошо аргументируя его. (Впрочем, на
открытом лице Твардовского работа его мысли бывала
предварена.) Не помню их не только спорящими, но хоть с
каким-нибудь клином возражения.

Страницы: (394) :  <<  ... 159160161162163164165166167168169170171172173174 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

...

Белардо

Вот он -- персоною своей!

Рикаредо

Ну крестничек--хорош, злодей!

Альдемаро

Хорош и крестный--не в обиду!

Рикаредо

Я потерял тебя из виду
Среди людей и лошадей.

Альдемаро

Я тоже прямо растерялся
И потерялся...

Рикаредо

Отчего
Ты, покидая торжество,
Найти меня не постарался?

Альдемаро

Я там такое увидал,
Что сам себя я потерял.
Но что же было на гулянье!

Рикаредо

Чего там не было! Всего
Не расскажу: не хватит краски.

Альдемаро

Но все ж?

Рикаредо

Турнир, призы и маски...

Альдемаро

Приезжих много?

Рикаредо

Большинство!

Альдемаро

Да кто ж там был?

Рикаредо

Ну что же, слушай!
Первый--славный Альдемаро!
Он, конечно, первый приз
Присудил сестре невесты,
Обаятельной Флореле,
Затмевающей все звезды.
О Флорела! Вся в цвету,
Мир красой обогащает
И плоды своей весны
Щедро жизни обещает.
Но, однако, по порядку:
Стали рыцари съезжаться,
Чтоб принять участье в играх,
Позаимствовав у птиц
Оперенье для уборов,
Для нарядов же--богатство
Своего воображенья.
Первый был--сын коннетабля:
Гордо въехал он на кровном
Андалусском скакуне,
И чепрак его венгерский
Вышит был узорной сетью
Перламутровых гвоздик
И серебряных скелетов.
Свой девиз толпе он кинул:
"Те плоды мне даст надежда,
Что растут на этом поле".
Представляется он судьям,
И они, в шатер вернувшись,
Присуждают безусловно
Нить жемчужную ему.
Председатель согласился.
Но вступает граф Лерина,
Всех затмив своим искусством.
Чудный конь! И чудный всадник!
Поднимает руку быстро
И одним рывком копья
Сразу он кольцо срывает,
Задевает два других...
Приз ему уж предназначен,
Вдруг--теряет шпору он!
Так пришпоривал усердно,
Что ремень блестящий лопнул
И к ногам коня упала
Шпора посреди дороги...

Вега Карпио, Лопе Феликс де (Vega Carpio, Lope Felix de)   
«Учитель танцев»