И что ж теперь, если эта статья подписана к печати 19
августа, а в ночь на 21-е начинается чехословацкий ужас, а
23-го, когда ещё сигнального экземпляра нет, а весь тираж и
ничего не стоит пустить под нож – звонят из райкома партии и
требуют незначащей формальности, ни к чему не обязывающей
резолюции в поддержку оккупации, которая всё равно и без
этого произошла и победила – почему бы этой резолюции не
дать? с каким склонением поедешь на дачу к Твардовскому?
Может быть не всё так именно Лакшин думал – но так
делал.
А Твардовский, недавно именно так думавший и веривший
вот стал переколыхиваться, переливаться, не помещаться.
И с тех месяцев 1968 г., когда я кончил “Архипелаг”, и
Твардовский так зримо углублялся, искал, – потянуло меня
дать ему прочесть. Это нужно было ему – как опора железная,
это заменило бы ему долгие околичные рысканья по нашей
новейшей истории. Но препятствия были:
– меньшее: доставить “Архипелаг” из глубокого укрытия и
те 5 дней, какие А. Т. будет его читать, жить с ним вместе,
не упускать книгу из виду;
– большее: при первой же нетрезвости он не удержится,
станет делиться впечатлениями и – потечёт, потечёт мой
хранимый, мой самый тайный. (Почему-то подозревая такую же
человеческую слабость – неспособность держать тайны, я и
Ахматовой не мог дать читать своих скрытых вещей, даже
“Круга” – такому поэту! современнице! уж ей бы не дать?! –
не смел*. Так и умерла, ничего не прочтя.)

[* И зря. Я круто ошибся. Лидия Чуковская теперь
объяснила мне: “А она всегда была настороже от стукачей,
видя их иногда там, где их и не было. Замечала слежку.
Верила в существование подслушивающих приборов, когда никто
не верил. Держала “Реквием” незаписанным 34 года! Хранила
свои рукописи не дома. Политическая осторожность была её
манией”.]

Всё же на ноябрь договорились мы, что привезу я
Трифонычу “Архипелаг”. Однако, к моему приезду он не
оказался на ногах, появился, тут же опять на чьём-то юбилее
распил коньячка, снова ослаб. Потом не приехал в редакцию
из-за того, что оборудовал у себя на даче какую-то комнату
книжный шкаф.
И спрятал я “Архипелаг”.
А через несколько дней, 29 ноября, А. Т. вышел ко мне с
редакционного партсобрания в теплом веселe, очень
доброжелательный, сразу целоваться.
– Ничего, что с собрания?
– Да я ж там не председатель. Видели, что пришёл, сидел
– хватит!
Конечно, о бороде прошёлся. Тут же, самокритично:
– Когда будете знатным и богатым – не заводите шкафов
комнат… А впрочем, что делать с подаренными книгами? Шлют,
шлют, наплывом, каждый с надеждой получить рецензию в “Н.
Мире”. Я им отвечаю: “Вы знаете, как поступил в редакцию
“Иван Денисович”? Через окошко регистратуры.