Размышления над Февральской революцией

Художники могли бы пытаться в развилках
истории, с мерой доступной им убедительности, продвигаться также и по
тропам, не выбранным историей, углубляя наше понимание событий
повествованием с вариантным сюжетом. Но учёные запретили нам conditionalis в
рассказах о прошлом, и мы не будем задаваться вопросом, что было бы, если бы
Государь задержался в Царском Селе на 23 и 24 февраля. Единственно: что
тогда Протопопов не мог бы так долго и с такой лёгкостью морочить Государя о
событиях, и какие бы решения ни были бы приняты - они лежали бы прямо на
царских плечах.
Но нет, почти в те часы, когда начинали бить хлебные лавки на
Петербургской стороне, царь уехал из-под твёрдого крыла царицы - беззащитным
перед самым ответственным решением своей и российской жизни.
И к тем же дням, так же роково, возвратился в Ставку больной
расслабленный генерал Алексеев, сменив огневого генерала Гурко.
И наконец, почему не дошли до Государя три отчаянных телеграммы
императрицы 27 февраля, кем перехвачены? Те перехватчики, лишившие Государя
знания в самый опасный день, может быть больше склонили судьбу России, чем
целый красный корпус в Гражданскую войну.
А сколько-нибудь внимательно вдумываясь бы в состояние столицы, никак
нельзя бы остаться в январские и февральские недели беспечным. Никак бы не
отговориться, что Февральская революция грянула неожиданно. О созревании
революционной обстановки недремлющее Охранное отделение доносило и
своевременно, и в полноте, - доносило больше, чем правительство способно
было усвоить и принять к решению. Правительственным кругам отлично было
известно бедоносное состояние петроградского гарнизона, неразумно
обременённого полутора сотнями тысяч солдат, призванных без надобности
раньше времени, всё ещё не вооружённых, не обученных и даже не обучаемых,
немыслимо густо скопленных в неподходящей для того столице, подверженных
томлению, бездеятельности, разложению и прислушиванию к революционной
агитации. Про дивизию, в 1915 году целиком набранную из петроградских
жителей, на фронте была шутка: "санкт-петербургское беговое общество". А
гвардия, в японскую войну вся целиком простоявшая в Петрограде и удержавшая
его в 1905 г. от революции, теперь была на две трети уже перемолота на самых
гиблых направлениях фронта. Не новостью было для правительства и
забастовочное движение на заводах, уже второй год подкрепляемое
неопознанными деньгами для анонимных забастовочных комитетов и не
перехваченными агитаторами. На революционную агитацию десятилетиями смотрело
правительство Николая II как на неизбежно текущее, необоримое, да уже и
привычное, зло. Никогда в эти десятилетия правительство не задалось создать
свою противоположную агитацию в народе, разъяснение и внедрение сильных
мыслей в защиту строя.

Страницы: (31) : 123456789101112131415 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Теперь между каменными плитами дорожек пробивались усики дикой петрушки и водосбора. Колодец среди двора зарос папоротником. Запущенные розы одичали; их длинные спутанные ветки тянулись по всем дорожкам. Среди букса алели большие красные маки. Высокие побеги наперстянки склонялись над травой, а бесплодные виноградные лозы, покачиваясь, свисали с ветвей боярышника, уныло кивавшего своей покрытой листьями верхушкой.
   В одном углу сада поднималась ветвистая магнолия с темной листвой, окропленной там и сям брызгами молочно-белых цветов. У ствола магнолии стояла грубая деревянная скамья. Монтанелли опустился на нее.
   Артур изучал философию в университете. В тот день ему встретилось трудное место в книге, и он обратился за разъяснением к padre. Он не учился в семинарии, но Монтанелли был для него подлинной энциклопедией.
   - Ну, пожалуй, я пойду, - сказал Артур, когда непонятные строки были разъяснены. - Впрочем, может быть, я вам нужен?
   - Нет, на сегодня я работу закончил, но мне бы хотелось, чтобы ты немного побыл со мной, если у тебя есть время.
   - Конечно, есть!
   Артур прислонился к стволу дерева и посмотрел сквозь темную листву на первые звезды, слабо мерцающие в глубине спокойного неба. Свои мечтательные, полные тайны синие глаза, окаймленные черными ресницами, он унаследовал от матери, уроженки Корнуэлла(*7). Монтанелли отвернулся, чтобы не видеть их.
   - Какой у тебя утомленный вид, carino, - проговорил он.
   - Что поделаешь...
   В голосе Артура слышалась усталость, и Монтанелли сейчас же заметил это.
   - Напрасно ты спешил приступать к занятиям. Болезнь матери, бессонные ночи - все это изнурило тебя. Мне следовало настоять, чтобы ты хорошенько отдохнул перед отъездом из Ливорно(*8)...

Войнич Этель Лилиан (Ethel Lilian Voynich)   
«Овод»