Размышления над Февральской революцией

Да не только рабочим, да не только скученным тёмным
солдатам-крестьянам правительство, через никогда не созданный пропагандный
аппарат, никогда не пыталось ничего разъяснить, - но даже весь офицерский
корпус зачем-то оберегало девственно-невежественным в государственном
мышлении. Вопреки шумным обвинениям либеральной общественности,
правительство крайне вяло поддерживало и правые организации, и правые
газеты, - и такие рыцари монархии, как Лев Тихомиров, захиревали в
безвестности и бессилии. И не вырастали другие.
Правда: и революционеры были готовы к этой удивительной революции не
намного больше правительства. Десятилетиями наши революционные партии
готовили только революцию и революцию. Но, сильно раздробленные после неудач
1906 года, затем сбитые восстановлением российской жизни при Столыпине,
затем взлётом патриотизма в 1914 году, - они к 1917 оказались ни в чём не
готовы и почти не сыграли роли даже в подготовке революционного настроения
(только будоражили забастовки) - это всё сделали не социалистические
лозунги, а Государственная Дума, это её речи перевозбудили общество и
подготовили к революции. А явилась революция как стихийное движение запасных
батальонов, где и не было регулярных тайных солдатских организаций. В
совершении революции ни одна из революционных партий не проявила себя, и ни
единый революционер не был ранен или оцарапан в уличных боях - но с тем
большей энергией они кинулись захватывать добычу, власть в первые же сутки и
вгонять совершившееся в свою идеологию. Чхеидзе, Скобелев и Керенский
возглавили Совет не как лидеры своих партий (они были даже случайны в них),
но как левые депутаты Думы. Так революция началась без революционеров.
Всё было подготовлено без сокрытий, по наружности, а правительство
бездеятельно мирилось с открытыми поношениями себя в прессе - это в военное
время! - и с открытыми злобными атаками радикалов в Думе и вне её. Ни одна
газета не была ни на день закрыта. Милюков с думской трибуны клеветнически
обвинил императрицу и премьер-министра в государственной измене, - его даже
не исключили с одного думского заседания, не то чтоб там как-то
преследовать. Декабрьские съезды Земгора провозглашали резолюции о той же
измене правительства и свержении его, - и ни один участник не был задержан
даже на полчаса. И вся эта ложь, как хлопья сажи, медленно кружилась и
опускалась, и опускалась на народное сознание, наслаивалась на нём - вместе
с тёмными "распутинскими" слухами - из тех же сфер великосветья и
образованности.
Чего нельзя было даже пропискнуть в России до Семнадцатого года - теперь
мы можем прохрипеть устало: что российское правительство почти не боролось
за своё существование против подрывных действий.

Страницы: (31) : 123456789101112131415 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Я могу
остаться в пятницу. Или в субботу.
- Нет, сегодня, - раздражительно выговорила Лиза, - я этого хочу.
- Я тоже, - просто ответил Головкер.
И затем:
- Останусь, если вы добавите мне рубль на такси. С возвратом,
разумеется...
Так они стали мужем и женой. Муж был инспектором-гигиенистом в
управлении столовых. Жена, отдав ребенка в детский сад, поступила на
фабрику. Работала там в местной амбулатории.
А потом начались скандалы. Причем без всяких оснований. Просто Головкер
был доволен жизнью, а Лиза нет.
Головкер приобрел в рассрочку цветной телевизор и шкаф. Купил в
зоомагазине аквариум. Стал задумываться о кооперативе. Лиза в ответ на это
говорила:
- Зачем? Что это меняет?
И дальше:
- Неужели это все? Ведь годы-то идут...
Лиза, что называется, задумывалась о жизни. Прерывая стирку или
откладывая шитье, говорила:
- Ради чего все это? Ну, хорошо, съем я еще две тысячи пирожных. Изношу
двенадцать пар сапог. Съезжу в Прибалтику раз десять...
Головкер не задумывался о таких серьезных вещах. Он спрашивал: "Чем
тебя не устраивает Прибалтика?" Он вообще не думал. Он просто жил и все.
Лишь однажды Головкер погрузился в раздумье. Это продолжалось больше
сорока минут. Затем он сказал:
- Лиза, послушай. Когда я был студентом первого курса, Дима Фогель
написал эпиграмму: "У Головкера Боба попа втрое шире лба!" Ты слышишь? Я
тогда обиделся, а сейчас подумал - все нормально. Попа и должна быть шире
лба. Причем как раз втрое, я специально измерял...
- И ты, - спросила Лиза, - пять лет об этом думал?
- Нет, это только сегодня пришло мне в голову...
Через год Лиза его презирала. Через три года - возненавидела.
Головкер это чувствовал. Старался не раздражать ее. Вечерами смотрел
телевизор. Или помогал соседу чинить "Жигули".
Спали они вместе редко. Каждый раз это была ее неожиданная причуда.
Заканчивалось все слезами.
А потом началась эмиграция. Сначало это касалось только посторонних...

Довлатов Сергей Донатович   
«Встретились, поговорили»