Размышления над Февральской революцией

По нескольку лет они знали
себя в списках подготавливаемого кабинета - а никто не готовил себя делово к
этой роли, и, например, никто не подумал: а какова же будет структура
власти? Только захватив теперь центральную власть, вспомнили, что ещё должны
существовать власти местные, - и как теперь быть с ними? Анекдотический
премьер и анекдотический министр внутренних дел князь Львов нашёл выход в
том, чтобы единым ударом разрушить всё местное самоуправление и не оставить
местных властей (а они уже и от самого отречения падали, их только чуть
дотолкнуть):
"...а назначать никого не будем. На местах выберут. Такие вопросы должны
разрешаться не из центра, а самим населением. Будущее принадлежит народу,
выявившему в эти исторические дни свой гений. Какое великое счастье жить в
эти великие дни!"
Святой Народ сам разберётся.
В осточертелом головокружении Временное правительство поспешно
уничтожало по всей России всякую администрацию. Одномоментно была разогнана
вся наружная полиция, вся секретная полиция, перестала существовать вся
система министерства внутренних дел - и уже по-настоящему никогда не
восстановилась. (До большевиков.) И это всё сделали не большевики и не
инспирировали немцы - это всё учинили светлоумые российские либералы.
Сердитый на них Бубликов (за то, что не дали ему министерства)
справедливо писал о них: это не министерский кабинет, а семинарий
государственного управления: все - новички в деле, все - учатся, все умеют
только речи говорить.
Для всей ДУМАЮЩЕЙ российской интеллигенции общепризнанным местом было
поражаться ничтожеству нашего последнего императора. Но не паче ли тогда
изумиться ничтожеству первого измечтанного этой интеллигенцией ПРАВИТЕЛЬСТВА
НАРОДНОГО ДОВЕРИЯ? Столько лет надсаживались об этих людях, "облечённых
доверием всего народа", - и кого же сумели набрать? Вот наконец "перепрягли
лошадей во время переправы" - и что же? кого же?..
Открытки с дюжиной овальчиков "Вожди России" спешили рекламировать их по
всей стране.
Размазню князя Львова "Сатирикон" тогда же изобразил в виде
прижизненного памятника самому себе "за благонравие и безвредность". Милюков
- окаменелый догматик, засушенная вобла, не способный поворачиваться в струе
политики. Гучков - прославленный бретёр и разоблачитель, вдруг теперь, на
первых практических шагах, потерявший весь свой задор, усталый и
запутлявший. Керенский - арлекин, не к нашим кафтанам. Некрасов - зауряд
демагог, и даже как интриган - мелкий. Терещенко - фиглявистый
великосветский ухажор. (Все трое последних вместе с Коноваловым - тёмные
лошадки тёмных кругов, но даже нет надобности в это вникать.) Владимир Львов
- безумец и эпилептик (через Синод - к Союзу воинствующих безбожников).

Страницы: (31) :  <<  ... 15161718192021222324252627282930 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Оппозиция, как сказал Руге, продала свою шкуру и стала
поэзией. Музам строго приказали прекратить легкомысленное праздношатание и
заняться служением отечеству -- в качестве не то маркитанток свободы, не то
прачек христианско-германской национальной идеи. В роще немецких бардов
заклубился бесплодный и смутный пафос, тот бесполезный туман энтузиазма,
что с полным презрением к смерти низвергается в море банальности и
всегда напоминает мне пресловутого американского матроса, который так
самозабвенно восхищался генералом Джексоном, что прыгнул однажды с верхушки
мачты в море, крикнув при этом: "Я умираю
за генерала Джексона!" Да, мы, немцы, еще не имели флота, но среди нас
уже было множество матросов, которые в стихах и в прозе умирали за генерала
Джексона. В те времена талант был весьма сомнительным даром, так как он
вызывал подозрение в бесхарактерности. Завистливая бездарность после
тысячелетних усилий нашла наконец могучее оружие против дерзости гения: она
открыла антитезу таланта и характера. Каждый обыватель чувствовал себя
польщенным, когда толпе преподносились такие истины: все порядочные люди,
как правило, плохие музыканты, зато хорошие музыканты -- это менее всего
порядочные люди, а ведь главное в мире не музыка, а порядочность. Пустая
голова получила право ссылаться на переполненное сердце, и благонравие стало
козырной картой. Я вспоминаю одного писателя тех времен, считавшего своей
особой заслугой то, что он не умеет писать. За свой дубовый стиль он получил
почетный серебряный кубок.

Клянусь вечными богами! То было время, когда приходилось отстаивать
неотъемлемые права духа, и прежде всего в области поэзии. О борьбе за эти
права -- об этой главной задаче моей жизни -- я не забыл и в предлагаемой
поэме. Как содержание, так и самый тон ее были протестом против плебисцита
современных трибунов. И действительно, уже первые напечатанные отрывки из
"Атта Тролля" вызвали разлитие желчи у моих героев "постоянства характера",
у этих римлян, обвинявших меня не только в литературной, но и в общественной
реакции и даже в глумлении над самыми святыми идеями человечества...

Гейне (Хейне) Генрих (Heine Heinrich)   
«Атта Тролль»