Размышления над Февральской революцией

Если бы крестьянство к этой войне уже
было бы общественно-равноправно, экономически устроено и не таило бы
сословных унижений и обид - петроградский бунт мог бы ограничиться
столичными эпизодами, но не дал бы губительного раската революции с марта по
осень.
Даже и этот смертельный внутригосударственный разрыв и при всей
затянувшейся войне не произвел бы революции - при администрации живой,
деятельной, ответственной, не окруженной тысячами паразитов. Но в дремоте
монархии стали традиционны отменно плохие назначения на гражданские и
военные посты людей самоублажённых, ленивых, робких, не способных к
решительным действиям в решительный час.
Стояла Россия веками - и дремалось, что её существование не требует
настойчивого изобретательного приложения сил. Вот так стоит - и будет
стоять.
Эта дремота была - шире чем только администрации, это была дремота всего
наследственного привилегированного класса - дворянства, особенно в его
титулованных, высоко-бюрократических, великокняжеских и гвардейских кругах.
Этот класс, столько получивший от России за столетия, и всё авансом,
теперь в переходную напряжённую пору страны в лучшем случае выделял
немногочисленных честных служак, а то - вождей взволнованного общества, а то
даже - и революционеров, в главной же и высшей своей части так же дремал,
беззаботно доживая, без деятельного поиска, без жертвенного беспокойства,
как отдать животы на благо царя и России. Правящий класс потерял чувство
долга, не тяготился своими незаслуженными наследственными привилегиями,
перебором прав, сохранённых при раскрепощении крестьян, своим всё ещё, и в
разорении, возвышенным состоянием. Как ни странно, но Государственное
сознание наиболее покинуло его. И в грозный декабрь 1916 дворянство,
погубившее эту власть, ещё от неё же и отшатнулось с громкими обличениями.
Но и при всём том на краю пропасти ещё могла бы удержать страну сильная
авторитетная Церковь. Церковь-то и должна была создать противоположное
духовное Поле, укрепить в народе и обществе сопротивление разложению. Но (до
сих пор сотрясённая безумным расколом XVII века) не создала такого. В дни
величайшей национальной катастрофы России Церковь - и не попыталась спасти,
образумить страну. Духовенство синодальной церкви, уже два столетия как
поддавшееся властной императорской длани, - утеряло высшую ответственность и
упустило духовное руководство народом. Масса священства затеряла духовную
энергию, одряхла. Церковь была слаба, высмеяна обществом, священники
принижены среди сельской паствы. Не случайно именно семинарии становились
рассадниками атеизма и безбожия, там читали гектографическую запрещённую
литературу, собирали подпольные собрания, оттуда выходили эсерами.

Страницы: (31) :  <<  ... 2122232425262728293031

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Ты, видно, очень удивлена,
Гунхильд.
Фру Боркман (неподвижно стоит между канапе и столом, упершись кончиками
пальцев в скатерть). Ты не ошиблась? Управляющий живет ведь в соседнем
флигеле, как тебе известно.
Элла Рентхейм. Сегодня мне надо поговорить не с управляющим.
Фру Боркман. Так тебе нужно что-нибудь от меня?
Элла Рентхейм. Да. Мне надо поговорить с тобой.
Фру Боркман (выходя на середину комнаты). Ну, так присядь.
Элла Рентхейм. Благодарю. Мне нетрудно и постоять.
Фру Боркман. Как хочешь. Но хоть расстегни пальто.
Элла Рентхейм (расстегивая пальто). Правда, здесь ужасно жарко...
Фру Боркман. Я вечно зябну.
Элла Рентхейм (стоит с полминуты молча, опираясь руками о спинку кресла
и глядя на сестру). Да, Гунхильд... вот уже скоро восемь лет, как мы не
видались.
Фру Боркман (холодно). Во всяком случае, не разговаривали.
Элла Рентхейм. Вернее, не разговаривали, да. Видеть-то ты меня, верно,
видела иногда... в мои ежегодные наезды к управляющему.

Фру Боркман. Раз или два, кажется
Элла Рентхейм. И я несколько раз видела тебя, мельком. В этом окне.
Фру Боркман. Значит, за занавесками. У тебя хорошие глаза. (Жестко и
резко.) А разговаривали мы в последний раз здесь, в комнате у меня...
Элла Рентхейм (как бы избегая продолжения разговора). Да, да, помню,
Гунхильд!
Фру Боркман. За неделю до... до того, как его выпустили.
Элла Рентхейм (делая несколько шагов в глубь комнаты). Ах, не касайся
этого!
Фру Боркман (твердо, но глухо). За неделю до того, как... директор
банка вышел опять на волю.
Элла Рентхейм (делает шаг вперед). Да, да, да! Мне-то не забыть этого
часа! Но слишком тяжело вспоминать об этом... Стоит остановиться мыслью хоть
на минуту... О-о!
Фру Боркман (глухо). А мысли все-таки ничего другого и знать не хотят!
(С. внезапным порывом, всплеснув руками.) Нет, не понимаю! Никогда в жизни
не пойму! Как могло все это, весь этот ужас обрушиться на одну семью! И
подумать - на нашу семью! На такую аристократическую семью, как наша!
Подумать, что все это должно было обрушиться именно на нее!
Элла Рентхейм...

Ибсен Генрик Юхан (Ibsen Henrik Johan)   
«Йун Габриэль Боркман»