Раковый корпус

-- Выдавая себя за
благородных разбойников, блатные всегда гордятся, что не грабят нищих, не
трогают у арестантов святого костыля -- то есть не отбирают последней
тюремной пайки, а воруют лишь всЈ остальное. Но в сорок седьмом году на
красноярской пересылке в нашей камере не было ни одного бобра -- то есть, не
у кого было ничего отнять. Блатных было чуть не полкамеры. Они проголодались
-- и весь сахар, и весь хлеб стали забирать себе. А состав камеры был
довольно оригинальный: полкамеры урок, полкамеры японцев, а русских нас двое
политических, я и ещЈ один полярный лЈтчик известный, его именем так и
продолжал называться остров в Ледовитом океане, а сам он сидел. Так урки
бессовестно брали у японцев и у нас всЈ дочиста дня три. И вот японцы, ведь
их не поймЈшь, договорились, ночью бесшумно поднялись, сорвали доски с нар и
с криком "банзай!" бросились гвоздить урок! Как они их замечательно били!
Это надо было посмотреть!
-- И вас? {123}
-- Нас-то за что? Мы ж у них хлеба не отбирали. Мы в ту ночь были
нейтральны, но переживали во славу японского оружия. И на утро восстановился
порядок: и хлеб, и сахар мы стали получать сполна. Но вот что сделала
администрация тюрьмы: она половину японцев от нас забрала, а в нашу камеру к
битым уркам подсадила ещЈ небитых. И теперь урки бросились бить японцев -- с
перевесом в числе, да ведь ещЈ у них и ножи, у них всЈ есть. Били они их
бесчеловечно, насмерть -- и вот тут мы с лЈтчиком не выдержали и ввязались
за японцев.
-- Против русских?
Олег отпустил еЈ локти и стал выпрямленный. Чуть повЈл челюстью с боку
на бок:
-- Блатарей -- я не считаю за русских. Он поднял руку и провЈл пальцем
по шраму, будто протирая его -- от подбородка по низу щеки и на шею:
-- Вот там меня и резанули.

--------
13

Нисколько не опала и не размягчилась опухоль Павла Николаевича и с
субботы на воскресенье. Он понял это, ещЈ не поднявшись из постели. Разбудил
его рано старый узбек, под утро и всЈ утро противно кашлявший над ухом.
За окном пробелился пасмурный неподвижный день, как вчера, как
позавчера, ещЈ больше нагнетая тоску. Казах-чабан с утра пораньше сел с
подкрещенными ногами на кровати и бессмысленно сидел, как пень. Сегодня не
ожидались врачи, никого не должны были звать на рентген или на перевязки, и
он, пожалуй, до вечера мог так высидеть. Зловещий Ефрем опять упЈрся в
заупокойного своего Толстого; иногда он поднимался топтать проход, тряся
кровати, но уже хорошо, что к Павлу Николаевичу больше не цеплялся, и ни к
кому вообще.
Оглоед как ушЈл, так целый день его в палате и не было. Геолог,
приятный, воспитанный молодой человек, читал свою геологию, никому не мешал.
И остальные в палате держали себя тихо.
Подбадривало Павла Николаевича, что приедет жена.

Страницы: (335) :  <<  ... 103104105106107108109110111112113114115116117118 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Мама и Лера
шьют платья к закладке. Дедушка приедет на закладку из Карлсбада. Дай бог,
чтобы в день закладки была хорошая погода. На закладке будет государь и обе
государыни. В конце концов, кто-то из нас (не я, всегда отличавшаяся
обратным любознательности, то есть абсолютным фатализмом): "Мама, а что
такое закладка?" -- "Будет молебен, потом государь положит под камень
монету, и музей будет заложен". -- "А зачем монету?" -- "На счастье". -- "А
потом ее опять возьмет?" -- "Нет, оставит". -- "Зачем?" -- "Отстань".
(Монету -- под камень. Так мы в Тарусе хоронили птиц, заеденных Васькой.
Сверху -- крестик.) На закладку нас, конечно, не взяли, но день был сияющий,
мама и Лера поехали нарядные, и государь положил монету. Музей был заложен.
Отец же три дня подряд напевал свой единственный за жизнь мотив: три первых
такта какой-то арии Верди.

_________

Первое мое видение музея -- леса. По лесам, -- как птицы по жердям, как
козы по уступам, в полной свободе, высоте, пустоте, в полном сне... "Да не
скачи же ты так! Осторожней, коза!" Эту "козу" прошу запомнить, ибо она
промелькнет и в моем последнем видении музея.
Мы с Асей впереди, взрослые -- отец, мать, архитектор Клейн, еще
какие-то господа -- следом. Спокойно-радостный повествующий голос отца:
"Здесь будет это, тут встанет то-то, отсюда -- туда-то..." (Это "то-то",
"туда-то" -- где это отец все видит? А как ясно видит, даже рукой
показывает!) Внизу, сквозь переплеты перекладин -- черная земля, вверху,
сквозь те же переплеты -- голубое небо. Кажется, отсюда так легко упасть
наверх, как вниз. Музейные леса. Мой первый отрыв от земли.

_________

А вот другое видение. Во дворе будущего музея, в самый мороз, веселые
черноокие люди перекатывают огромные, выше себя ростом, квадраты мрамора,
похожие на гигантские куски сахара, под раскатистую речь, сплошь на р,
крупную и громкую, как тот же мрамор. "А это итальянцы, они приехали -из
Италии, чтобы строить музей. Скажи им: "Buon giorno, come sta?"...

Цветаева Марина Ивановна   
«Музей Александра III»