Раковый корпус

Она встала
поцеловать мужа тЈплыми мягкими губами и посадила его на отвЈрнутую полу
своей шубы, чтоб ему было теплей.
-- Тут письмо есть,-- сказала она, подЈргивая углом губы, и по этому
знакомому подЈргиванию Павел Николаевич сразу заключил, что письмо
неприятное. Во всЈм человек хладнокровный и рассудительный, вот с этой
только бабьей манерой Капа никогда не могла расстаться: если что новое --
хорошее ли, плохое, обязательно ляпнуть с порога.
-- Ну хорошо,-- обиделся Павел Николаевич,-- добивай меня, добивай!
Если это важней -- добивай. {125}
Но, ляпнув, Капа уже разрядилась и могла теперь разговаривать, как
человек.
-- Да нет же, нет, ерунда! -- раскаивалась она.-- Ну, как ты? Ну, как
ты, Пасик? Об уколе я всЈ знаю, я ведь и в пятницу звонила старшей сестре, и
вчера утром. Если б что было плохое -- я б сразу примчалась. Но мне сказали
-- очень хорошо прошЈл, да?
-- Укол прошЈл очень хорошо,-- довольный своей стойкостью, подтвердил
Павел Николаевич.-- Но обстановочка. Капелька... Обстановочка! -- И сразу
всЈ здешнее, обидное и горькое, начиная с Ефрема и Оглоеда, представилось
ему разом, и не умея выбрать первую жалобу, он сказал с болью: -- Хоть бы
уборной пользоваться отдельной от людей! Какая здесь уборная! Кабины не
отгорожены! ВсЈ на виду.
(По месту службы Русанов ходил на другой этаж, но в уборную не общего
доступа.)
Понимая, как тяжело он попал и что ему надо выговориться, Капа не
прерывала его жалоб, а наводила на новые, и так постепенно он их все
высказывал до самой безответной и безвыходной -- "за что врачам деньги
платят?" Она подробно расспросила его о самочувствии во время укола и после
укола, об ощущении опухоли и, раскрыв шарфик, смотрела на опухоль и даже
сказала, что по еЈ мнению опухоль чуть-чуть-чуть стала меньше.
Она не стала меньше, Павел Николаевич знал, но всЈ же отрадно ему было
услышать, что может быть -- и меньше.
-- Во всяком случае не больше, а?
-- Нет, только не больше! Конечно, не больше! -- уверена была Капа.
-- Хоть расти бы перестала! -- сказал, как попросил, Павел Николаевич,
и голос его был на слезе.-- Хоть бы расти перестала! А то если б неделю ещЈ
так поросла -- и что же?.. и...
Нет, выговорить это слово, заглянуть туда, в чЈрную пропасть, он не
мог. Но до чего ж он был несчастен и до чего это было всЈ опасно!
-- Теперь укол завтра. Потом в среду. Ну, а если не поможет? Что ж
делать?
-- Тогда в Москву! -- решительно говорила Капа.-- Давай так: если ещЈ
два укола не помогут, то -- на самолЈт и в Москву. Ты ведь в пятницу
позвонил, а потом сам отменил, а я уже звонила Шендяпиным и ездила к
Алымовым, и Алымов сам звонил в Москву, и оказывается до недавнего времени
твою болезнь только в Москве и лечили, всех отправляли туда, а это они,
видишь ли, в порядке роста местных кадров взялись лечить тут.

Страницы: (335) :  <<  ... 105106107108109110111112113114115116117118119120 ...  >> 

Полный текст книги

Перейти к титульному листу

Версия для печати

Тем временем:

... Оно давило на разум, как вода на большой глубине
давит на тело водолаза. Оно угнетало безграничностью и непреложностью своего
закона. Оно добиралось до самых сокровенных тайников их сознания, выжимая из
него, как сок из винограда, все напускное, ложное, всякую склонность к
слишком высокой самооценке, свойственную человеческой душе, и внушало им
мысль, что они всего лишь ничтожные, смертные существа, пылинки, мошки,
которые прокладывают свой путь наугад, не замечая игры слепых сил природы.
Прошел час, прошел другой. Бледный свет короткого, тусклого дня начал
меркнуть, когда в окружающей тишине пронесся слабый, отдаленный вой. Он
стремительно взвился вверх, достиг высокой ноты, задержался на ней, дрожа,
но не сбавляя силы, а потом постепенно замер. Его можно было принять за
стенание чьей-то погибшей души, если б в нем не слышалось угрюмой ярости и
ожесточения голода.
Человек, шедший впереди, обернулся, поймал взгляд того, который брел
позади саней, и они кивнули друг другу. И снова тишину, как иголкой, пронзил
вой. Они прислушались, стараясь определить направление звука. Он доносился
из тех снежных просторов, которые они только что прошли.
Вскоре послышался ответный вой, тоже откуда-то сзади, но немного левее.
-- Это ведь они за нами гонятся, Билл, -- сказал шедший впереди. Голос
его прозвучал хрипло и неестественно, и говорил он с явным трудом.
-- Добычи у них мало, -- ответил его товарищ. -- Вот уже сколько дней я
не видел ни одного заячьего следа.
Путники замолчали, напряженно прислушиваясь к вою, который поминутно
раздавался позади них.
Как только наступила темнота, они повернули собак к елям на берегу реки
и остановились на привал. Гроб, снятый с саней, служил им и столом и
скамьей. Сбившись в кучу по другую сторону костра, собаки рычали и грызлись,
но не выказывали ни малейшего желания убежать в темноту.
-- Что-то они уж слишком жмутся к огню, -- сказал Билл.
Генри, присевший на корточки перед костром, чтобы установить на огне
кофейник с куском льда, молча кивнул...

Джек Лондон (Jack London)   
«Белый Клык»